У вашей тетушкитоже
все благоухает и царят порядок и чистота, но эта вот площадочка
с араукарией -- она так сверкающе чиста, так вытерта, натерта и
вымыта,такнеприкосновенноопрятна,чтопросто сияет. Мне
всегдахочетсяздесьнадышаться--чувствуете,какздесь
пахнет?Какэтотзапахвоска,которым натерт пол, и слабый
привкус скипидара вместе с красным деревом, промытымилистьями
растенийивсемпрочимсоздаютблагоухание, создают высшее
выражениемещанскойчистоты,тщательностииточности,
исполнениядолга и верности в малом. Не знаю, кто здесь живет,
но за этой стеклянной дверью должен быть рай чистоты, мещанства
безединойпылинки,райпорядкаибоязливо-трогательной
преданности маленьким привычкам и обязанностям.
Поскольку я промолчал, он продолжил:
-- Пожалуйста,не думайте, что я иронизирую! Дорогой мой,
яменьшевсегохотелбыподтруниватьнадэтиммещанским
порядком.Верно,ясамживувдругоммире, не в этом, и,
пожалуй, не выдержал бы и дня в квартире с такимиараукариями.
Нохотья и старый, немного уже облезлый степной волк, я тоже
как-никак сын своей матери, а моя мать тоже быламещанка,она
разводила цветы, следила за комнатой и за лестницей, за мебелью
и за гардинами и старалась придать своей квартире и своей жизни
какможнобольшеопрятности, чистоты и добропорядочности. Об
этом напоминает мне запах скипидара,напоминаетараукария,и
вотяпоройсижуздесь, гляжу на этот тихий садик порядка и
радуюсь, что такое еще существует на свете.
Он хотел встать, но это оказалосьемутрудно,ионне
отстранил меня, когда я ему немного помог. Я продолжал молчать,
ноподдался,както уже произошло с моей тетушкой, какому-то
очарованию, исходившему подчас от этого странного человека.Мы
медленноподнялисьвместепо лестнице, и перед своей дверью,
уже держа в рукеключ,онсновапрямоиоченьприветливо
посмотрел мне в лицо и сказал:
-- Выпришлисейчасизсвоейконторы? Ну да, в этом я
ничего не смыслю, яживу,знаетели,нескольковстороне,
несколько на отшибе. Но, наверно, вы тоже интересуетесь книгами
итомуподобным,вашатетушкасказаламнекак-то, что вы
кончили гимназию и были сильны вгреческом.Сегодняутромя
нашелоднуфразууНовалиса, можно показать вам ее? Вам это
тоже доставит удовольствие.
Он завел меня в свою комнату, гдесильнопахлотабаком,
вытащил из кучи какую-то книгу, полистал, поискал...
-- Иэтотожехорошо,оченьхорошо,-- сказал он, --
послушайте-ка: "Надо бы гордитьсяболью12,всякаябольесть
памятьонашем высоком назначении". Прекрасно! За восемьдесят
лет до Нищие! Но это не то изречение, которое я имел в виду, --
погодите -- нашел. Вот оно: "Большинство людей не хочет плавать
дотого,какнаучитсяплавать".
Вот оно: "Большинство людей не хочет плавать
дотого,какнаучитсяплавать".Развеэтонеостроумие?
Конечно,они не хотят плавать! Ведь они созданы для суши, а не
для воды.13 И конечно, они не хотят думать;ведьонирождены
длятого,чтобыжить, а не для того, чтобы думать! Ну, а кто
думает, кто видит в этом главное свое дело, тот можеточеньв
немпреуспеть,ноонвсе-такипутаетсушусводой,и
когда-нибудь он утонет.
Так он залучил меня к себе и заинтересовал, и я задержался
у него на несколько минут, и с тех пор мы часто, встречаясьна
лестницеилинаулице, немного беседовали. При этом сначала,
так же как в тот раз возле араукарии, я немоготделатьсяот
чувства,чтоон иронизирует надо мной. Но это было не так. Он
испытывал ко мне, как и к араукарии, поистине уважение, онтак
глубокопрониксясознаниемсвоегоодиночества,своей
обреченности плавать, своего отщепенства, что порой ивсамом
деле,безвсякойнасмешки,могприйтиввосторгот
какого-нибудь слуги или, скажем, трамвайного кондуктора. Сперва
мнеказалосьэтодовольносмешнымпреувеличением,барской
причудой,кокетливойсентиментальностью.Номало-помалуя
убеждался,что,глядянанашмещанскиймирокизсвоего
безвоздушногопространства, из волчьей своей отчужденности, он
действительно восхищался этим мирком, воистинулюбилегокак
нечтопрочноеинадежное, как нечто недостижимо далекое, как
родину и покой, путь к которым ему,Степномуволку,заказан.
Переднашейпривратницей,славной женщиной, он всегда снимал
шляпу с неподдельным почтением,икогдамоятетушкасним
болталаилинапоминала ему, что его белье требует починки или
что у него отрывается пуговицанапальто,онслушалеена
редкостьвнимательноисерьезно,словноизовсехсил, но
безнадежно старался проникнуть через какую-нибудь щелку вэтот
спокойный мирок и сродниться с ним хотя бы на час.
Ужевходетогопервогоразговоравозле араукарии он
назвал себя Степнымволком,иэтотоженемногоудивилои
покоробиломеня.Чтозаманеравыражаться?! Но я не только
примирился с этим выражением благодаря привычке, но и самстал
вскоремысленноназыватьнашего жильца не иначе, как Степным
волком, да и сейчас не нашел бы более меткогоопределениядля
него.Степной волк, оплошно забредший к нам в город, в стадную
жизнь,--никакойдругойобразточнеененарисуетэтого
человека,егоробкогоодиночества, его дикости, его тревоги,
его тоски по родине и его безродности.
Однажды мне довелось наблюдать его в течение целого вечера
на симфоническом концерте, где он,кмоемуизумлению,сидел
поблизостиот меня, но меня не заметил. Сперва давали Генделя,
благороднуюикрасивуюмузыку,ноСтепнойволксидел
безучастно,погруженный в свои мысли, и не обращал внимания ни
на музыку, ни на окружающих.