Сперва давали Генделя,
благороднуюикрасивуюмузыку,ноСтепнойволксидел
безучастно,погруженный в свои мысли, и не обращал внимания ни
на музыку, ни на окружающих. Отрешенный,одинокий,чужой,он
сиделсхолодным,но озабоченным видом, опустив глаза. Потом
началась другая пьеса, маленькая симфония Фридемана Баха,ия
поразился,увидев,какпослепервых же тактов мой отшельник
стал улыбаться, заражаясь игрой, -- он совершенно ушел в себя и
минут, наверное, десять пребывал втакомсчастливомзабытьи,
казалсяпогруженнымв такие сладостные мечты, что я следил не
столько за музыкой, сколько за ним. Когда пьесакончилась,он
пробудился,сел прямее, собрался было встать и уйти, но все же
остался в кресле, чтобы выслушать и последнюю пьесу -- это были
вариации Регера14, музыка, которуюмногиенаходилинесколько
затянутойиутомительной.ИСтепнойволктоже,слушавший
поначалу внимательноидоброжелательно,сноваотвлекся,он
засунулрукивкарманы и снова ушел в себя, но на сей раз не
счастливо-мечтательно, а печально и наконец зло, его лицо снова
отдалилось, посерело,потухло,онказалсястарым,больным,
недовольным.
Послеконцерта я опять увидел его на улице и пошел следом
за ним; кутаясьвпальто,онневеселоиусталошагалпо
направлениюкнашемукварталу,но,остановившисьу одного
старомодного ресторанчика,нерешительновзглянулначасыи
вошелвнутрь. Мне вдруг взбрело в голову последовать и ним. Он
сидел за столиком мещанского заведения,хозяйкаиофициантки
приветствовалиегокакзавсегдатая,ятожепоздоровался и
подсел к нему. Мы просидели там час, и за это время я выпил два
стакана минеральной воды, а ему принесли пол-литра, а потом еще
четверть литра красного вина. Я сказал, что был на концерте, но
он не поддержал этой темы. Прочитав этикетку на моей бутылкес
водой, он спросил, не выпью ли я вина, которым он меня угостит.
Когдаонуслыхал, что вина я вообще не пью, на лице его снова
появилось выражение беспомощности, и он сказал:
-- Да, вы правы. Я тоже годами жил в воздержании и подолгу
постился, но сейчас я опять пребываю под знаком Водолея15,это
темный и влажный знак.
Икогдаявшуткуподхватилэтозамечаниеинашел
странным, что именно он верит в астрологию, он сновавзялтот
слишком вежливый тон, который меня часто обижал, и сказал:
-- Совершенноверно,ивэтунаукуповеритья,к
сожалению, не могу.
Я попрощался и ушел,аонвернулсядомойлишьпоздно
ночью,но походка его не отличалась от обычной, и, как всегда,
лег он в постель не сразу (все это я, благодаря соседству наших
комнат, прекрасно слышал), а провелещеоколочасавсвоей
освещенной гостиной.
Помнитсямнеидругойвечер.Ябылодин дома, тетка
куда-то ушла, позвонили у парадного, яотворил,увиделперед
собоймолодую,оченькрасивуюдамуи,когдаона спросила
господина Галлера, узнал ее: это была та, чья фотография висела
у него в комнате.
Япоказалейегодверьиудалился,она
некотороевремяпробыла наверху; но вскоре я услыхал, как они
вместе спускаются по лестницеивыходят,оживленноиочень
веселошутяиболтая.Меняоченьудивило,чтоунашего
отшельника есть возлюбленная, и притом такая молодая,красивая
иэлегантная,и все мои догадки насчет него и его жизни стали
опять под вопрос. Но не прошло и часа, как онвернулсядомой,
один,тяжелой,печальнойпоступью,струдомподнялсяпо
лестнице и потом часами тихо шагал посвоейгостинойвзади
вперед,совсем как волк в клетке, и всю ночь, почти до утра, в
его комнате горел свет.
Я решительно ничего не знаю об этих отношенияхидобавлю
только,чтостой женщиной видел его еще один раз, где-то на
улице. Они шли под руку, и у него был счастливый вид, и я опять
подивился тому, каким милым, даже детским могло быть поройего
озабоченное,отрешенноелицо,ипонялэту женщину, и понял
участие, которое проявляла к нему моя тетка. Но и в тот день он
вечером вернулся домой печальный и несчастный; я встретил его у
парадного, он несподпальто,какужебывало,итальянскую
бутылку,закоторойи просидел потом полночи в своем логове.
Мне было жальего:какойонжилбезотрадной,загубленной,
беззащитной жизнью!
Хватит,однако,разглагольствовать.Ненужноникаких
больше рассказов и описаний, чтобы показать, чтоСтепнойволк
велжизньсамоубийцы.И все же я не думаю, что он покончил с
собой,когдавдруг,непопрощавшись,нопогасиввсе
задолженности, покинул наш город и исчез. Мы ничего о нем с тех
порнеслыхалиивсееще храним несколько писем, пришедших
потом на его имя. Осталась от него только рукопись,написанная
им,когдаонздесьжил,--изнесколькихстрок,кней
приложенных, явствует, что он дарит ее мне и что я волен делать
с ней что угодно.
Я не имел возможности проверить,насколькосоответствуют
действительностиистории,окоторыхповествуетрукопись
Галлера. Не сомневаюсь, что они по большей частисочинены,но
это не произвольный вымысел, а попытка выразить что-то, облекая
глубокопережитое душой в форму зримых событий. Фантастические
отчасти истории всочиненииГаллераотносятся,вероятно,к
последнейпореегопребыванияздесь, и я не сомневаюсь, что
основаны они и на некоторых подлинных внешнихвпечатлениях.В
тупору поведение и вид нашего гостя действительно изменились,
он часто, иногда целыми ночами, небывалдома,икнигиего
лежалинетронутые.Вовремянашихредкихтогдавстреч он
казался поразительно оживленнымипомолодевшим,иногдадаже
веселым.Потом,однако,сразупоследовалановаятяжелая
депрессия, он по целым дням оставался впостели,непринимая
никакойпищи,икакраз на ту полосу пришлась бурная, можно
сказать, грубая ссора сеговновьпоявившейсявозлюбленной,
ссора,котораявсколыхнулавесьдоми за которую Галлер на
следующий день просил прощения у моей тетки.