И вот я миновал араукарию.Навторомэтажеэтогодома
лестницапроходитмимомаленькойплощадкиперед квартирой,
котораянесомненноещебезупречнее,чище,прибранное,чем
другие,ибоэтаплощадочкасияетсверхчеловеческой
ухоженностью, она --маленькийсветящийсяхрампорядка.На
паркетномполу,ступитьнакоторый боишься, стоят здесь две
изящных скамеечки, и на каждой -- по большому горшку,водном
растетазалия,вдругом -- довольно-таки красивая араукария,
здоровое, стройное деревце, совершенное всвоемроде,каждая
иголочка,каждаяветочкапромытадо блеска. Иной раз, когда
знаю, что меня никто не видит,япользуюсьэтимместомкак
храмом,сажусьнадараукарией на ступеньку, немного отдыхаю,
складываю молитвенно руки и благоговейно гляжувниз,наэтот
садикпорядка, берущий меня за душу своим трогательным видом и
смешным одиночеством. За этой площадкой, как быподсвященной
сеньюараукарии,мневидитсяквартира,полнаясверкающего
красного дерева, видится жизнь, полная порядочности и здоровья,
жизнь, в которой рано встают, исполняют положенные обязанности,
умеренновеселосправляютсемейныепраздники,ходятпо
воскресеньям в церковь и рано ложатся спать.
Снаиграннойбодростьюшагал я по сырому асфальту улиц;
слезясь и расплываясь, гляделиогнифонарейсквозьхолодную
моросьивысасывалитусклыеотраженияиз мокрой земли. Мне
вспомнились забытые годы юности --каклюбилятогдатакие
темныеихмурыевечерапоздней осени и зимы, как жадно в ту
пору и опьяненно впитывал явсебяатмосферуодиночестваи
грусти,когдачутьлинепоцелымночам, в дождь и бурю,
бродил,закутавшисьвпальто,средивраждебной,оголенной
природы,одинокий уже и в ту пору, но полный глубокого счастья
и полный стихов, которые затем записывал при свете свечи,сидя
накраю кровати у себя в комнатке! Что ж, это прошло, эта чаша
была выпита и больше не наполнялась. Жалел ли я обэтом?Нет,
нежалел.Ничегонебыло жаль, что прошло.. Жаль было моего
сегодня, всехэтихбесчисленныхчасов,которыеяпотерял,
которыетольковытерпел, которые не принесли мне ни подарков,
ни потрясений. Но слава Богу, исключеньятожебывали,бывали
иногда, редко, правда, и другие часы, они приносили потрясения,
приносилиподарки, ломали стены и возвращали меня, заблудшего,
к живойдушемирозданья.Сгрустьюивсе-такисбольшим
интересомпопыталсяявспомнить последнее впечатление такого
рода. Это было на концерте, играли прекрасную старинную музыку,
и между двумя тактами пиано деревянных духовых мне вдругснова
открыласьдверьвпотусторонниймир,явзлетел в небеса и
увидел Бога за работой, я испытал блаженную боль ибольшеуже
ниотчего на свете не защищался, больше уже ничего не боялся
насвете,всемусказал"да",отдалсвоесердцевсему.
Это было на концерте, играли прекрасную старинную музыку,
и между двумя тактами пиано деревянных духовых мне вдругснова
открыласьдверьвпотусторонниймир,явзлетел в небеса и
увидел Бога за работой, я испытал блаженную боль ибольшеуже
ниотчего на свете не защищался, больше уже ничего не боялся
насвете,всемусказал"да",отдалсвоесердцевсему.
Продолжалосьэтонедолго, каких-нибудь четверть часа, но в ту
ночь вернулось во сне истехпорнет-нетдапоблескивало
украдкойивсамыеунылыедни; иногда я по нескольку минут
отчетливоэтовидел--какзолотойбожественныйслед,
проходящийчерезмоюжизнь: он почти всегда засыпан грязью и
пылью, новдругопятьвспыхнетзолотымиискрами,итогда
кажется,чтоегоуженельзяпотерять,аонвскоре опять
пропадает. Однажды ночью,лежабезсна,явдругзаговорил
стихами,стихамислишкомстраннымии прекрасными, чтобы мне
пришло в голову их записать, а утром я их уже не помнил, но они
затаились во мне,кактяжелыйорехвстарой,надтреснутой
скорлупе.Инойразэто находило, когда я читал какого-нибудь
поэта,когдазадумывалсянадкакой-нибудьмысльюДекарта,
Паскаля,инойразэто вспыхивало и вело меня золотой нитью в
небеса, когдаябывалслюбимой.Увы,труднонайтиэтот
божественныйследвнутри этой жизни, которую мы ведем, внутри
этой,такойдовольной,такоймещанской,такойбездуховной
эпохи, при виде этой архитектуры, этих дел, этой политики, этих
людей! Как же не быть мне Степным волком и жалким отшельником в
мире,ниоднойцеликоторого я не разделяю, ни одна радость
которого меня не волнует! Я долго не выдерживаю ни в театре, ни
в кино, не способенчитатьгазеты,редкочитаюсовременные
книги,яне понимаю, какой радости ищут люди на переполненных
железных дорогах, в переполненных отелях,вкафе,оглашаемых
душной,назойливоймузыкой,вбарахиварьетеэлегантных
роскошныхгородов,навсемирныхвыставках,напраздничных
гуляньях,налекциях для любознательных, на стадионах -- всех
этих радостей, которые могли бы ведь бытьмнедоступныиза
которыетысячи других бьются, я не понимаю, не разделяю. А то,
что в редкие мои часы радости бывает со мной, то, что дляменя
-- блаженство,событие,экстаз,воспарение,--этомир
признает, ищет и любит разве что в поэзии, в жизни этокажется
емусумасшедшим, и в самом деле, если мир прав, если правы эта
музыкавкафе,этимассовыеразвлечения,эти
американизированные,довольныестольмалымлюди, значит, не
прав я, значит, я -- сумасшедший, значит, я иестьтотсамый
степнойволк, кем я себя не раз называл, зверь, который забрел
в чужой непонятный мир и не находит себе ни родины, ни пищи, ни
воздуха.