- Любовь, конечно,основное-этовсезнаютипомнят,-сказал
Гетманов, - но, кроме того, есть вещи, которыенекоторыесоветскиелюди
забывают.
- Вот это верно, - сказал Мащук, - а забывать нам ничего не положено.
- А потом удивляются, почему ЦК не утвердил, почему то, почему неэто.
А сами не дорожат доверием.
Вдруг Галина Терентьевна удивленно нараспев произнесла:
- Странно даже слушать ваш разговор, и как будто войны нет, а толькои
заботы, - на ком этот комкор женится и кто бывший муж у его будущейжены.
Ты с кем это, Дима, собрался воевать?
Она насмешливо посмотрела на мужчин, и красивые карие глаза ее казались
чем-то похожи на узенькие глаза мужа, - должно быть,проницательностьюи
походили.
Грустным голосом Сагайдак проговорил:
- Да где там, про войну забыть... Отовсюду наши братья и сыны навойну
идут - от последней колхознойхатыдоКремля.Война-ивеликая,и
отечественная.
- У товарищаСталина-Василий,сын,летчик-истребитель,потому
товарища Микояна сын воюет в авиации, у Лаврентия Павловича, я слышал, сын
тоже на фронте, только незнаю,какойродвойск.ПотомТимурФрунзе
лейтенант, кажется, в пехоте... Потом у этой, у Долорес Ибаррури, сынпод
Сталинградом погиб.
- У товарища Сталина два сына нафронте,-сказалбратхозяйки.-
Второй, Яков,артиллерийскойбатареейкомандовал.Вернее,онпервый,
Васька - младший, Яков - старший. Несчастный парень, - в плен попал.
Он примолк, почувствовав, что коснулся предмета, о котором,помнению
старших товарищей, говорить не следует.
Желая смять молчание, Николай Терентьевич сказал прямодушно и беспечно:
- Между прочим, немцы кидаютдоконцалживыелистовки,будтоЯков
Сталин дает им охотно показания.
Но пустота вокруг него стала еще неприятней. Он заговорил о том, очем
не следовало упоминать ни в шутку, ни всерьез, о чемполагалосьмолчать.
Вздумай кто-либо возмутиться слухами об отношениях Иосифа Виссарионовича с
женой,этотискреннийопровергательслуховсовершилбынеменьшую
оплошность, чем распространитель слухов, - самый разговор был недопустим.
Гетманов, вдруг повернувшись к жене, сказал:
- Сердце мое, там, где дело взял в свои руки товарищ Сталин, да еще так
крепко взял, там уж пусть немцы волнуются.
А Николай Терентьевич ловил взгляд Гетманова своим виноватым взглядом.
Но, конечно, не вздорныелюдисиделизастолом,недлятогоони
встретились, чтобы из произошедшей неловкости создавать серьезнуюисторию
- дело.
Сагайдакпроговорилсдобродушнойитоварищескойинтонацией,
поддерживая перед Гетмановым Николая Терентьевича:
- Вот это правильно, а мы давайте будем волноваться, чтобы глупостей не
натворить на своем участке.
- И чтобы не болтать лишнего, - добавил Гетманов.
В том, что он почти прямо сказалсвойупрек,анепромолчал,было
выражено прощение Николаю Терентьевичу, и СагайдакиМащукодобрительно
кивнули.
Николай Терентьевич знал, что этот пустой, оплошныйслучайзабудется,
но знал, что забудется он не до конца. Когда-нибудь вдруг зайдетразговор
о кадрах, о выдвижении, об особоответственномпоручении,иприимени
Николая Терентьевича и Гетманов, и Сагайдак, и Мащук закивают, но при этом
чуть-чуть улыбнутся и навопросдотошногособеседникаскажут:"Чуток,
может быть, легкомыслен", - и покажут чуток на кончике мизинца.
В глубине души все понимали, что не так уж врут немцы насчет Якова.Но
именно поэтому не следовало касаться этой темы.
Особенно хорошо разбирался в такихделахСагайдак.Ондолгоевремя
работалвгазете,спервазаведовалотделоминформации,потом
сельскохозяйственнымотделом,затемоколодвухлетбылредактором
республиканской газеты. Он считал, что главная цель его газеты воспитывать
читателя,анедаватьбезразборухаотическуюинформациюосамых
различных,частослучайных,событиях.ЕслиредакторСагайдаксчитал
целесообразнымпройтимимокакого-либособытия,замолчатьжестокий
недород, идейно невыдержаннуюпоэму,формалистическуюкартину,падеж
скота, землетрясение, гибель линкора,невидетьсилыокеанскойволны,
внезапно смывшей с земли тысячи людей, либо огромного пожара нашахте,-
события эти не имели для негозначения,казалосьему,недолжныбыли
занимать умы читателей, журналистов иписателей.Иногдаемунадобыло
по-особому объяснить тоилииноесобытиевжизни,-случалось,что
объяснениеэтобывалопоразительносмелым,необычным,противоречило
житейским представлениям. Ему казалось, что его редакторскаясила,опыт,
умение выражались в том,чтоонумелдоводитьдосознаниячитателей
нужные, служащие воспитательной цели взгляды.
Когда во времяпроведениясплошнойколлективизациивозниклигрубые
перегибы, Сагайдак до появления статьи Сталина "Головокружение от успехов"
писал, что голод в период сплошной коллективизации произошелоттого,что
кулаки назло закапывали зерно, назло не елихлебаиотэтогоопухали,
назло государству умирали целыми деревнями, с малыми ребятами, стариками и
старухами.
И тут же он помещал материалыотом,чтовколхозныхясляхдетей
ежедневно кормят куриным бульоном, пирожками и рисовыми котлетами. Адети
сохли и опухали.
Началась война, одна из самых жестоких и страшных войн, выпавших России
за 1000 лет ее жизни. И вот на протяжении особо жестоких испытанийпервых
недель, месяцев войны ее истребительный огоньпоставилнапервоеместо
реальное, истинное, роковое течение событий, война определяла всесудьбы,
дажесудьбупартии.Этароковаяпораминовала.Итотчасдраматург
Корнейчук объяснил в своей пьесе "Фронт", что неудачи войны были связаны с
глупыми генералами, не умевшими выполнятьуказанияВысшего,никогдане
ошибавшегося командования.