Женя прочла четким почерком написаннуюрезолюцию:"Впрописке
отказать, как не имеющей отношения к данной жилплощади".
- Сукин сын,-громкосказалаЖеняи,неимеясилысдержаться,
продолжала: - Издеватель, бездушный мучитель!
Онаговорилагромко,потрясаяввоздухенепрописаннымпаспортом,
обращаясь к сидевшим в очереди людям, хотела их поддержки, но видела,как
они отворачивались от нее. Дух бунтовщицывспыхнулнамигвней,дух
отчаяния и бешенства. Вот так же кричали иногдаобезумевшиеототчаяния
женщины в очередях тридцать седьмого года, стоя за справками об осужденных
без права перепискивполутемномприемномзалеБутырскойтюрьмы,на
Матросской Тишине в Сокольниках.
Милиционер, стоявший в коридоре, взял Женю за локоть, стал толкать ее к
двери.
- Пустите меня, не трогайте! - и она вырвала руку,оттолкнулаегоот
себя.
- Гражданка, - сипло сказал он, - прекратите, не вынуждайтенадесять
лет!
Ейпоказалось,чтовглазахмилиционерамелькнулосочувственное,
жалостливое выражение.
Она быстро пошла к выходу. По улице, толкая ее, шли люди, все онибыли
прописаны, имели прикрепленные к распределителям карточки...
Ночью ей снился пожар, она наклонилась над лежащимраненымчеловеком,
уткнувшимся лицом в землю, пыталась тащить его и понимала, хотя невидела
его лица, что это Крымов.
Она проснулась измученная, подавленная.
"Хоть бы скорей он приехал, - думала она, одеваясь, бормотала: - Помоги
мне, помоги мне".
И ей страстно, до боли захотелось увидеть неКрымова,которогоночью
спасала, а Новикова, таким, каким видела его летом в Сталинграде.
Эта бесправная жизнь без прописки, без карточек, в вечном страхеперед
дворником, управдомом,старшейпоквартиреГлафиройДмитриевнойбыла
тяжела, невыносимо мучила. Женя пробиралась на кухню, когда всеспали,а
утром старалась умываться до того, как проснутся жильцы. А когда жильцыс
ней заговаривали, голос у нее становился какой-топротивноласковый,не
свой, как у баптистки.
Днем Женя написала заявление об уходе со службы.
Она слышала, что после отказа в паспортном отделе является участковый и
берет подписку о выезде из Куйбышева в трехдневный срок. В тексте подписки
говорилось: "Лица, виновные в нарушении паспортногорежима,подлежат..."
Женя не хотела "подлежать...". Она примирилась с тем, что ей нужновыбыть
из Куйбышева. Сразу стало спокойней на душе, мысль оГришине,оГлафире
Дмитриевне, о ее мягких, какгнилыемаслины,глазахпересталатомить,
пугать. Она отказалась от беззакония, подчинилась закону.
Когда она написала заявление и собиралась нести его Ризину, еепозвали
к телефону - звонил Лимонов.
Он спросил ее, свободна лионазавтравечером,приехалчеловекиз
Ташкента и очень смешно рассказывает отамошнейжизни,привезЛимонову
привет от Алексея Толстого. Снова пахнуло на нее другой жизнью.
Женя, хотя не собиралась делатьэтого,рассказалаЛимоновуосвоих
делах с пропиской.
Снова пахнуло на нее другой жизнью.
Женя, хотя не собиралась делатьэтого,рассказалаЛимоновуосвоих
делах с пропиской.
Он слушал ее, не перебивая, потом сказал:
- Вот история, даже любопытно: у папы собственная улица в Куйбышеве,а
дочку вышибают, отказывают в прописке. Занятно. Занятно.
Он подумал немного и сказал:
- Вот что, Евгения Николаевна, вы свое заявление сегодня неподавайте,
я вечером буду на совещании у секретаря обкомаирасскажуемуовашем
деле.
Женя поблагодарила, но подумала, что Лимоновзабудетонейтутже,
положив телефонную трубку. Но все же заявление она Ризину непередала,а
лишь спросила, сможет ли он через штаб Военного округа достать ей билет на
пароход до Казани.
- Это-то проще простого, - сказал Ризиниразвелруками.-Бедас
органами милиции. Да что поделаешь, Куйбышев на особом режиме, у нихесть
спецуказание.
Он спросил ее:
- Вы свободны сегодня вечером?
- Нет, занята, - сердито ответила Женя.
Она шладомойидумала,чтоскороувидитмать,сестру,Виктора
Павловича, Надю, что вКазаниейбудетлучше,чемвКуйбышеве.Она
удивлялась, почему так огорчалась, замирала от страха,входявмилицию.
Отказали - и наплевать...АеслиНовиковпришлетписьмо,можноведь
попросить соседей - перешлют в Казань.
Утром, едва она пришла на работу,еевызваликтелефону,ичей-то
любезный голос попросил еезайтивпаспортныйстолгородскоймилиции
оформить прописку.
25
УЖенизавязалосьзнакомствосоднимизжильцовквартиры-
Шарогородским. Когда Шарогородский резко поворачивался, казалось, большая,
седая алебастровая голова его сорвется с тонкой шеи и с грохотом упадет на
пол. Женя заметила, что бледнаякожаналицестарикаотливаламягкой
голубизной. Это соединение голубизны кожи и холодной голубизны глазочень
занимало Женю; старик происходил извысокогодворянства,иеесмешила
мысль о том, что старика нужно рисовать голубым.
Владимир Андреевич Шарогородский до войны жил хуже, чем во время войны.
Сейчас у него появилась кое-какаяработа.Совинформбюрозаказывалоему
заметкиоДмитрииДонском,Суворове,Ушакове,отрадицияхрусского
офицерства, о поэтах девятнадцатого века - Тютчеве, Баратынском...
Владимир Андреевич сказал Жене,чтопоматеринскойлиниионродня
стариннейшему, более древнему, чем Романовы, княжескому роду.
Юношей он служил в губернском земстве и проповедовалсредипомещичьих
сыновей,сельскихучителейимолодыхсвященниковсовершеннейшее
вольтерьянство и чаадаевщину.
Владимир АндреевичрассказалЖенеосвоемразговоресгубернским
предводителемдворянства-этобылосорокчетырегоданазад.