32
Бойцы трудового батальона сгружали с грузовика гробы. Вихмолчаливой
неторопливости видна былатрудовая,привычнаясноровка.Один,стояв
кузове грузовика, пододвигал гроб к краю, другой принимал его наплечои
заносил в воздухе, тогда молча подходилтретийипринималвторойкрай
гроба на плечо. Скрипя ботинками по замерзшей земле,онинеслигробык
широкойбратскоймогиле,поставивгробукраяямы,возвращалиськ
грузовику. Когда пустой грузовик ушел в город,бойцыприселинагробы,
стоявшие у отрытоймогилы,исталисворачиватьпапиросыизбольшого
количества бумаги и малого количества табака.
- Сегодня вроде посвободней, - сказал один исталвысекатьогоньиз
добротно слаженного огнива, - трут в видешнурабылпропущенвмедную
гильзу, а кремень вправлен в оправу. Боец помахал трутом, и дымок повисв
воздухе.
- Старшина говорил, больше одной машины не будет,-сказалвторойи
прикурил, выпустил много дыму.
- Тогда и оформим могилу.
- Ясно, сразу удобней, и список онпривезет,проверит,-проговорил
третий, не куривший, вынул из кармана кусок хлеба, встряхнул его, легонько
обдул и стал жевать.
- Ты скажи старшине, пустьломнамдаст,атоначетвертьпочти
прихватило землю морозом, завтра нам новую готовить, лопатойтакуюземлю
возьмешь разве?
Тот, что добывал огонь, гулко ударивладонями,выбилиздеревянного
мундштука окурок, легонько постучал мундштуком о крышку гроба.
Все трое замолчали, словно прислушиваясь. Было тихо.
- Верно, будто трудовым батальонам сухим пайком выдавать обед будут?-
спросил жевавший хлеб боец, понизив голос, чтобы немешатьпокойникамв
гробах неинтересным для них разговором.
Второй курец,выдувокурокиздлинногозакопченноготростникового
мундштука, посмотрел в него на свет, покачал головой.
Снова было тихо...
- Денек сегодня ничего, вот только ветер.
- Слышь, машина пришла, так-то мы до обеда отделаемся.
- Нет, это не наша, это легковик.
Из машины вышел знакомый им старшина, за ним женщина в платке, ипошли
в сторону чугунной ограды, где до прошлой недели производилизахоронения,
а потом перестали из-за отсутствия места.
- Хоронят силу, а никто не провожает, - "сказал один. - В мирноевремя
тут знаешь как - один гроб, а за ним, может, сто человек цветочки несут.
- Плачут и по этим,-ибоецтолстымовальнымногтем,обточенным
трудом, как галька морем, деликатно постучал по доске. - Тольконамэтих
слез не видно... Гляди, старшина один вертается.
Они снова стали закуривать, на этот раз все трое.Старшинаподошелк
ним, добродушно сказал:
- Все курим, ребята, а кто же за нас поработает?
Они молча выпустили три дымовых облака, потом один, обладатель кресала,
проговорил:
- Покуришь тут, слышь, грузовик подходит. Я его уж по мотору признаю.
33
Людмила Николаевна подошла к могильному холмику ипрочланафанерной
дощечке имя своего сына и его воинское звание.
Она ясно ощутила, что волосы ее под платкомсталишевелиться,чьи-то
холодные пальцы перебирали их.
Рядом, вправо и влево, вплоть до ограды, широко стояли такиежесерые
холмики, без травы, без цветов, с одним только стрельнувшимизмогильной
земли прямым деревяннымстебельком.Наконцеэтогостебелькаимелась
фанерка с именем человека. Фанерок было много, и их однообразие игустота
напоминали строй щедро взошедших на поле зерновых...
Вот она наконец нашла Толю. Много раз она стараласьугадать,гдеон,
что он делает и о чем думает, - дремлет ли ее маленький,прислонившиськ
стенке окопа, идет ли по дороге, прихлебываетчай,державоднойруке
кружку, в другой кусочек сахара, бежит липополюподобстрелом...Ей
хотелось быть рядом, она была нужна ему, - она быдолилачаювкружку,
сказала бы "съешь еще хлеба", она бы разула его иобмыланатертуюногу,
обмотала бы ему шею шарфом... И каждый раз онисчезал,ионанемогла
найти его. И вот она нашла Толю, но она уже не нужна была ему.
Дальшевидныбылимогилысдореволюционнымигранитнымикрестами.
Могильные камни стояли, как толпа стариков, никомуненужных,длявсех
безразличных, - одни повалились набок, другиебеспомощноприслонилиськ
стволам деревьев.
Казалось, небо стало какое-то безвоздушное,словнооткачалиизнего
воздух, и над головой стояла наполненная сухой пылью пустота. А беззвучный
могучий насос, откачавший из неба воздух, все работал, работал, иужене
стало для Людмилы не только неба, но инесталоверыинадежды,-в
огромной безвоздушной пустоте остался лишь маленький, всерыхсмерзшихся
комьях, холм земли.
Все живое - мать, Надя, глаза Виктора, военные сводки, - всеперестало
существовать.
Живое стало неживым. Живым во всем мире был лишь Толя. Но какаятишина
стояла кругом. Знает ли он уже, что она пришла...
Людмилаопустиласьнаколени,легонько,чтобынепричинитьсыну
беспокойства, поправила дощечку с его именем, онвсегдасердился,когда
она поправляла воротничок его куртки, провожая его на занятия.
- Вот я пришла, а ты, верно, думал, что это мама не идет...
Она заговорила вполголоса, боясь, что ее услышат люди закладбищенской
оградой.
Пошоссенеслисьгрузовики,темнаягранитоваяпоземкакружилась,
дымясь,поасфальту,кудрявясь,завиваясь...Шли,гремясолдатскими
сапогами, молочницысбидонами,людисмешками,бежалишкольникив
ватниках и в зимних солдатских шапках.
Но полный движения день казался ей туманным видением.
Какая тишина.
Она говорила с сыном, вспоминала подробности его прошедшей жизни, и эти
воспоминания, существовавшие лишь в еесознании,заполнялипространство
детским голосом, слезами, шелестом книг скартинками,стукомложечкио
край белой тарелки, жужжанием самодельныхрадиоприемников,скрипомлыж,
скрипом лодочных уключин надачныхпрудах,шорохомконфетныхбумажек,
мельканием мальчишеского лица, плеч и груди.