- Слушаюсь, товарищ батальонный комиссар...
- Молчать...
Но Король уже и так молчал.
Майор Закаблука отличался как знаменитый знатокилюбительматерного
слова и из-за того, что боевой летчик матюгнулся в присутствии начальства,
не стал бы поднимать историю. Он самкаждоеутрогрознокричалсвоему
ординарцу:"Мазюкин...твоювбога,веру...-исовершенномирно
заканчивал: - Дай-ка мне полотенце".
Однако, зная кляузный нрав комиссара,командирполкабоялсятутже
амнистироватьКороля.Берманврапортеописалбы,какЗакаблука
дискредитировал перед летным составом политическое руководство. Берман уже
писал в политотдел, что Закаблука завел в резервеличноехозяйство,пил
водку с начальником штаба и имел связь с зоотехником ЖенейБондаревойиз
местного населения.
Поэтому командир полка начал издалека. Он грозно, хрипло закричал:
- Как стоите,младшийлейтенантКороль?Двашагавперед!Чтоза
разгильдяйство?
Потом он повел дело дальше.
- Политрук Голуб, доложите комиссару, по какой причинеКорольнарушил
дисциплину.
- Разрешите доложить, товарищ майор,онпоругалсясСоломатиным,а
почему, я не слышал.
- Старший лейтенант Соломатин!
- Есть, товарищ майор!
- Доложите. Не мне! Батальонному комиссару!
- Разрешите доложить, товарищ батальонный комиссар?
- Докладывайте, - кивнул Берман, не глядя на Соломатина. Он ощутил, что
командир полка гнет какую-то свою линию. Он знал, что Закаблукаотличался
необычайной хитростью и на земле, и в воздухе, - там,наверху,онлучше
всех умел быстроразгадатьцель,тактикупротивника,перехитритьего
хитрости. А на земле он знал, что сила начальства в слабостях, аслабость
подчиненных в их силе. И он умел, когда нужно, и прикинуться,иказаться
простачком, и угодливо хохотатьнадглупойостротой,сказаннойглупым
человеком. И он умел держать в руках отчаянных воздушных лейтенантов.
В резерве Закаблука проявил склонность к сельскомухозяйству,главным
образом кживотноводствуиптицеводству.Онзанималсяизаготовками
плодоягодных культур: устраивал наливки из малины, солилисушилгрибы.
Его обеды славились, и командиры многих полковлюбиливсвободныечасы
подскочить к нему на У-2, выпить и закусить. Но майор не признавал пустого
хлебосольства.
Берман знал еще одно свойство майора, делающее отношения с ним особенно
трудными: расчетливый, осторожныйихитрыйЗакаблукабылодновременно
почти безумным человеком, идя напролом, уже не жалел своей жизни.
- С начальством спорить все равно, что ссать против ветра, - говорил он
Бермануивдругсовершалбезумный,идущийнаперекорегожепользе
поступок, комиссар только ахал.
Когдаслучалосьимобоимнаходитьсявхорошемнастроении,они,
разговаривая, подмигивали друг другу, похлопывали одиндругогопоспине
или по животу.
- Ох, и хитрый мужик у нас комиссар, - говорил Закаблука.
- Ох, и силен наш героический майор, - говорил Берман.
Закаблука не любил комиссара за елейность, за трудолюбие, с которымон
вписывал в донесения каждое неосторожное слово; он высмеивал в Бермане его
слабость к хорошеньким девочкам, его любовь к вареной курице - "дайтемне
ножку" - и равнодушие к водке, оносуждалегобезразличиекжитейским
обстоятельствам других людей и умениесоздатьдлясамогосебясносные
бытовые условия. Он ценил в Бермане ум, готовностьпойтинаконфликтс
начальством ради пользы дела, храбрость, - иногда, казалось, сам Берман не
понимал, как легко может потерять жизнь.
И вот эти два человека, собираясь вести на линию боеввоздушныйполк,
искоса поглядывая друг на друга, слушали, что говорит лейтенант Соломатин.
- Я должен прямо сказать, товарищ батальонныйкомиссар,этопомоей
вине Король нарушил дисциплину. Янаднимподсмеивался,онтерпел,а
потом, конечно, забылся.
- Что вы ему сказали, отвечайте комиссару полка, - перебил Закаблука.
- Тут ребята гадали, куда полк пойдет,накакойфронт,аяКоролю
говорю: ты, наверно, в свою столицу, на Бердичев, хочешь?
Летчики поглядывали на Бермана.
- Не понимаю, в какую столицу? - сказал Берман и вдруг понял.
Онсмутился,всепочувствовалиэто,иособеннокомандираполка
поразило, что это случилось с человеком, подобным лезвиюопаснойбритвы.
Но дальнейшее тоже было удивительно.
- Ну что ж тут такого? - сказал Берман. - А если бы вы, Король, сказали
Соломатину,который,какизвестно,происходитизселаДорохове
Ново-Рузского района, что он хочет воевать над селом Дорохове, чтож,он
долженбылбитьвасзаэтопоморде?Страннаяместечковаяэтика,
несовместимая со званием комсомольца.
Онговорилслова,которыевсегданеотвратимо,скакой-то
гипнотизирующей силой действовали на людей. Всепонимали,чтоСоломатин
хотел обидеть и обидел Короля, а Берман увереннообъясняллетчикам,что
Король не изжил националистическихпредрассудковиегоповедениеесть
пренебрежение дружбой народов. Ведь не надо Королюзабывать,чтоименно
фашисты используют националистические предрассудки, играют на них.
Все, что говорилБерман,самопосебебылосправедливоиверно.
Революция,демократияродилиидеи,окоторыхонговорилсейчас
взволнованным голосом. Но сила Бермана в эти минуты заключалась в том, что
не он служил идее, она служила ему, его сегодняшней нехорошей цели.
- Видите, товарищи, - сказал комиссар. - Там, где нет идейнойясности,
нет и дисциплины. Этим и объясняется сегодняшний поступок Короля.
Он подумал и добавил:
-БезобразныйпоступокКороля,безобразное,несоветскоеповедение
Короля.
Тут уж, конечно, Закаблука не мог вмешаться, проступок Королякомиссар
связал с вопросом политическим, и Закаблука знал,чтониодинстроевой
командир никогда не посмеет вмешаться в действия политических органов.