Это был мир, знакомый ей с детства,миреврейскогоместечка,иона
ощутила, как все изменилось в этом мире.
В вагоне ехали рабочие из артелей, радиомонтер, студентки педтехникума,
преподаватели профшкол, инженер с консервного завода, зоотехник, девушка -
ветеринарный врач. Раньше местечко не знало таких профессий. Но ведь Софья
Осиповна не изменилась, та же, что когда-то бояласьпапыибабушки.И,
может быть, этот новый мир такой же неизменный?Авобщем,невсели
равно: еврейское местечко, новое ли,староели,катитсяподоткос,в
бездну.
Она услышала, как молодой женский голос сказал:
- Современные немцы - это дикари, они даже не слыхали о Генрихе Гейне.
Из другого угла мужской голос насмешливо произнес:
- А в итоге дикари нас везут, как скотину. Чем уж нам помог этот Гейне.
Софью Осиповну выспрашивали о положениинафронтах,итаккакона
ничего хорошего не рассказала, ей объяснили, что ее сведенияневерные,и
она поняла, что в телячьемвагонеестьсвоястратегия,основаннаяна
страстной жажде существовать на земле.
- Неужели вынезнаете,чтоГитлерупосланультиматумнемедленно
выпустить всех евреев?
Да, да, конечно, это так. Когда чувствокоровьейтоски,обреченности
сменялось режущим ощущением ужаса, на помощь людям приходилбессмысленный
опиум - оптимизм.
Вскоре интерес к Софье Осиповне прошел, и онасделаласьпутницей,не
знающей, куда и зачем везут ее, такой же,какивсеостальные.Имяи
отчество ее никто не спрашивал, фамилию ее никто не запомнил.
Софья Осиповна даже удивилась, -всегонесколькоднейпонадобилось,
чтобы пройти обратную дорогу от человека до грязной и несчастной, лишенной
имени и свободы скотины, а ведь путь до человека длился миллионы лет.
Ее поражало, что в огромномпостигшемлюдейбедствииихпродолжают
волновать житейские мелочи, что люди раздражаютсядругпротивдругапо
пустякам.
Пожилая женщина шепотом говорила ей:
- Посмотри, докторша, на ту гранд-даму, она сидит ущелки,какбудто
только ее ребенку нужно дышать кислородом. Пани едет на лиман.
Ночью поезд останавливался два раза, ивсевслушивалисьвскрипящие
шаги охраны, ловили невнятные русские и немецкие слова.
Ужасно звучал язык Гете на ночных русскихполустанках,ноещеболее
зловещей казалась родная русская речь людей, служивших в немецкой охране.
К утру Софья Осиповна страдала вместе со всеми от голодаимечталао
глотке воды. И мечтаеебылакуцая,робкая,ейпредставляласьмятая
консервная банка, на дне которой немноготеплойжижи.Онапочесывалась
быстрым, коротким движением, каким собака вычесывает блох.
Теперь, казалось Софье Осиповне, она поняларазличиемеждужизньюи
существованием. Жизнь - кончилась, оборвалась,асуществованиедлилось,
продолжалось. И хоть было оно жалким, ничтожным,мысльонасильственной
смерти наполняла душу ужасом.
Пошел дождь, несколько капель залетеливрешетчатоеокошечко.Софья
Осиповна оторвала от подола своей рубахи тонкую полосуипридвинуласьк
стенке вагона, и втомместе,гдеимеласьнебольшаящель,просунула
материю, ждала, пока лоскут напитается дождевой влагой. Потом онавтянула
лоскут в щель и стала жевать прохладную мокрую тряпку. А у стен и по углам
вагона люди тоже стали рвать лоскуты, и Софья Осиповна ощутила гордость, -
это она изобрела способ ловить, выуживать дождь.
Мальчик, которого Софья Осиповна толкнула ночью, сидел недалеко отнее
и следил, как люди запускают тряпки в щели между дверью и полом. В неясном
свете она увидела его худое, остроносое лицо. Ему, видимо, было лет шесть.
Софья Осиповна подумала, чтозавсевремяеепребыванияввагонес
мальчиком этим никто не заговаривал и он сидел неподвижно, не сказал нис
кем ни слова. Она протянула ему мокрую тряпку и сказала:
- Возьми-ка, паренек.
Он молчал.
- Бери, бери, - говорила она, и он нерешительно протянул руку.
- Как тебя зовут? - спросила она.
Он тихо ответил:
- Давид.
Соседка, Муся Борисовна, рассказала,чтоДавидприехалпогоститьк
бабушке из Москвы и война отрезала его от матери. Бабушка погибла в гетто,
а родственница Давида, Ревекка Бухман, которая едет с больным мужем,даже
не позволяет мальчику сидеть возле себя.
КвечеруСофьяОсиповнамногонаслушаласьразговоров,рассказов,
споров, сама говорила испорила.Обращаяськсвоимсобеседникам,она
говорила:
- Бридер иден [братья евреи (идиш)], вот что я вам скажу.
Многие с надеждой ждали конца дороги, считали, что везут ихвлагеря,
где каждый будет работать по специальности, а больные попадут в инвалидные
бараки. Все почти беспрерывно говорили обэтом.Атайныйужас,немой,
молчаливый вой, не проходил, жил в душе.
Софья Осиповна узнала из рассказов, что не только человеческое живетв
человеке. Ей рассказали о женщине, которая посадила парализованнуюсестру
вкорытоивытащилаеезимнейночьюнаулицу,заморозилаее.Ей
рассказали, что были матери, которые убивали своих детей, и чтоввагоне
едет такая женщина. Ей рассказали о людях, подобнокрысам,тайноживших
месяцами в канализационных трубах ипитавшихсянечистотами,готовыхна
любое страдание, лишь бы существовать.
Жизнь евреев при фашизме была ужасна, а евреи не былинисвятыми,ни
злодеями, они были людьми.
Чувство жалости, которое испытывала Софья Осиповна к людям, возникало у
нее особенно сильно, когда она смотрела на маленького Давида.
Он обычно молчалисиделнеподвижно.Изредкамальчикдоставализ
кармана мятую спичечную коробку и заглядывал внее,потомсновапрятал
коробку в карман.
Несколько суток Софья Осиповна совершенно не спала, ей не хотелось. И в
эту ночь она без сна сиделавзловоннойтемноте."АгдесейчасЖеня
Шапошникова?" - вдруг подумала она. Она слушала бормотания, вскрикивания и
думала, что в спящих, воспаленных головах сейчассужаснойживойсилой
стоят картины,которыесловамиуженепередать.