Она слышала негромкий гулмоторов.Машиныприближалиськ
гетто с потушенными фарами, и тяжелаяночнаяпыльсеребрилась,клубясь
вокруг их колес, - они, словно божества, плыли в облаках.
В этитихиелунныеминуты,когдаподразделенияССиСД,отряды
украинских полицейских, подсобныечасти,автомобильнаяколоннарезерва
Управления имперской безопасности подошли к воротам спящего гетто, женщина
измерила рок двадцатого века.
Лунныйсвет,мерноевеличавоедвижениевооруженныхподразделений,
черные могучие грузовики, заячье постукивание ходиков настене,замершие
на стуле кофточка, лифчик, чулки, теплый запах жилья, -всенесоединимое
соединилось.
46
Дочь арестованного и погибшего в 1937 годустарогодоктораКарасика,
Наташа, в вагоне время от времени пробовала петь. Иногдаонанапевалаи
ночью, но люди не сердились на нее.
Она была застенчива, всегдаговорилаедваслышнымголосом,опустив
глаза, ходила в гости только к близким родственникам и удивлялась смелости
девушек, танцевавших на вечерах.
В час отбора людей, подлежащих уничтожению, еенезачислиливкучку
ремесленниковиврачей,которымсохранилиихполезнуюжизнь,-
существование вянущей, поседевшей девушки было не нужно.
Полицейский подтолкнул ее кбазарномупыльномухолмику,накотором
стояли три пьяных человека, одного из них, ныненачальникаполиции,она
знала до войны, - он был комендантомкакого-тожелезнодорожногосклада.
Она даже не поняла, что эти трое творят приговор жизниисмертинароду;
полицейский пихнул ее в гудящуютысячнуютолпупризнанныхбесполезными
детей, женщин, мужчин.
Потом они шли к аэродрому под последнимдлянихавгустовскимзноем,
мимо пыльных придорожных яблонь, впоследнийразпронзительнокричали,
рвали на себе одежду, молились. Наташа шла молча.
Никогда она не думала, что кровь бывает такой поразительно краснойпод
солнцем. Когда на миг смолкали крики, выстрелы, хрипы, - из ямыслышалось
журчание крови, - она бежала по белым телам, как по белым камням.
Потом было самое нестрашное, -негромкийтрескавтоматаипалачс
простым, незлобивым, утомленным работой лицом, терпеливоожидавший,пока
она робко подойдет к нему поближе, станет на край журчащей ямы.
Ночью она, выжав намокшую рубашку, вернуласьвгород,-мертвыене
выходят из могилы, значит, она была жива.
И вот когда Наташа пробиралась дворами в гетто,онаувиделанародное
гулянье на площади - смешанный духовой и струнный оркестр игралпечальную
и мечтательную мелодию всегда нравившегося ей вальса, и при тусклой луне и
тусклых фонарях по пыльной площадикружилисьпары-девушки,солдаты,
шарканье ног смешивалось с музыкой. Увядшей девушке в этотмигсталона
душе радостно, уверенно, - и она все пела и пела потихоньку в предчувствии
ждущего еесчастья,аиногда,еслиниктоневидел,дажепробовала
танцевать вальс.
Увядшей девушке в этотмигсталона
душе радостно, уверенно, - и она все пела и пела потихоньку в предчувствии
ждущего еесчастья,аиногда,еслиниктоневидел,дажепробовала
танцевать вальс.
47
Все, что было после начала войны, Давид помнил плохо. Но как-тоночью,
в вагоне, пронзительно ясно в мозгу мальчика возникло недавно пережитое.
В темноте бабушка ведет его к Бухманам. Небо в мелких звездах,акрай
неба светлый, зеленовато-лимонный. Листьялопухакасаютсящеки,словно
чьи-то холодные влажные ладони.
На чердаке, в убежище, за фальшивой кирпичной стеной сидят люди. Черные
листыкровельногожелезаднемраскаляются.Иногдачердачноеубежище
заполняетсягарнымдухом.Геттогорит.Днемвубежищевсележат
неподвижно. Монотонно плачет Светланочка, дочь Бухманов. У Бухмана больное
сердце, днем его все считают мертвым. А ночью он ест и ссорится с женой.
И вдруг лай собаки. Нерусские голоса "Asta! Asta! Wo sind dieJuden?",
и над головой нарастает громыхание, немцы вылезли через слуховоеокнона
крышу.
Потом гремевший в черном жестяном небе немецкий кованый гром затих. Под
стенкой слышны лукавые, несильные удары - кто-то выстукивал стены.
В убежище наступила тишина, страстная тишина, с напружившимисямышцами
плеч и шеи, с выпученными от напряжения глазами, с оскаленными ртами.
Маленькая Светлана под вкрадчивое постукивание по стенезатянуласвою
жалобу без слов. Плач девочки вдруг, внезапно оборвался, Давид оглянулся в
ее сторону и встретил бешеные глаза матери Светланы, Ревекки Бухман.
После этого раз или два на короткий миг ему представились этиглазаи
откинутая, словно у матерчатой куклы, голова девочки.
А вот то, что было до войны, помнилось подробно, вспоминалось часто.В
вагоне он, словно старик, жил прошлым, лелеял и любил его.
48
Двенадцатогодекабря,вденьрожденияДавида,мамакупилаему
книгу-сказку. На лесной поляне стоял серенькийкозлик,рядомтьмалеса
казалась особозловещей.Средичерно-коричневыхстволов,мухоморови
поганок видна была красная, оскаленная пасть и зеленые глаза волка.
О неминуемом убийстве знал один лишь Давид. Он ударял кулаком по столу,
прикрывал ладонью от волка полянку, но он понимал, что неможетоградить
козленка.
Ночью он кричал:
- Мама, мама, мама!
Мать, проснувшись, подходила к нему, как облако в ночном мраке, - ион
блаженно зевал, чувствуя, что самая большая сила в мирезащищаетегоот
тьмы ночного леса.
Когда он стал старше, его пугали красные собакииз"КнигиДжунглей".
Как-то ночью комната наполнилась краснымихищниками,иДавидпробрался
босыми ногами по выступавшему ящику комода в постель к матери.
Когда у Давида бывала высокая температура, у него появлялся один итот
же бред: он лежал на песчаном морском берегу,икрошечные,величинойс
самый маленький мизинчик волныщекоталиеготело.Вдругнагоризонте
поднималась синяя бесшумная гора воды,онавсенарастала,стремительно
приближалась.