– Ты их прочел?
Луи довольствовался тем, что откинул прядь правой рукой.
– Я должен быть у судьи через двадцать минут, Луи, так что расскажи мне вкратце. Ну…
Он сверился с часами. Они с Ле-Гуэном договорились встретиться на площади. Он зашел к себе в кабинет и, не снимая пиджака, начал собирать документы, которые ему понадобятся во время встречи.
– Курбевуа равно «Американский психопат», вся пресса в курсе.
– Какой говнюк! – пробормотал Камиль.
– Кто говнюк? – поинтересовался Луи.
– Ах, Луи, говнюков полным-полно. Но Бюиссон, парень из «Ле Матен», среди них чемпион.
И рассказал о вчерашней встрече.
– Ему мало было выдать информацию. Он еще передал ее всем коллегам, – прокомментировал Луи.
– А чего ты хочешь, он парень щедрый. Себя не переделаешь. Слушай, вызови мне машину, ладно? Не хватает только, чтобы я опоздал.
На обратном пути, в машине Ле-Гуэна, Камиль наконец решил просмотреть газеты. Судья ограничилась тем, что упомянула о них. На этот раз заголовки были у него перед глазами, и он понимал ее гнев.
– Я взялся за дело как полный болван, да? – спросил он, листая первые страницы.
– Да ладно тебе, – бросил Ле-Гуэн, – не уверен, что у тебя был выбор.
– Знаешь, для начальника ты мил. Привезу тебе килт.
Пресса уже подобрала прозвище для убийцы: Романист. Начало славы.
– По-моему, ему это понравится, – заметил Камиль, надевая на нос очки.
Ле-Гуэн с удивлением повернулся к нему:
– Тебя это вроде бы не слишком трогает, судя по всему… Тебе грозит снятие с должности за нарушение субординации и отстранение от дела за нарушение тайны следствия, но ты и в ус не дуешь.
Руки Камиля упали на газету. Он снял очки и посмотрел на друга.
– Меня это достало, Жан, – проговорил он, совершенно подавленный, – ты просто представить себе не можешь, как меня это достало!
– И?..
– Что ж, буду звонить тридцать восьмому.
– Разумеется. – Камиль бросил взгляд на стол Мальваля. – А где Мальваль?
– В магазине на улице Риволи. Продавщице показалось, что она вспомнила мужчину, которому она три недели назад продала чемодан от Ральфа Лорена.
На столе Мальваля всегда царил редкий беспорядок: папки, бумажки, фотографии из досье, старые блокноты, но еще и игральные карты, журналы о скачках, квитанции ставок на трех лошадей, на четырех… Все вместе напоминало детскую комнату во время каникул. В этом был весь Мальваль. В самом начале их сотрудничества Камиль как-то сделал ему замечание, намекнув, что его стол только выиграет, если будет приведен в относительный порядок.
– Вдруг тебя придется срочно заменить…
– А я незаменимый, шеф.
– Во всяком случае, не утром.
Мальваль улыбнулся:
– Один тип как-то сказал, что существует два вида порядка: порядок жизненный и порядок геометрический.
Я за порядок жизненный.
– Это Бергсон, – сказал Луи.
– Какой сон?
– Да нет, Бергсон. Философ.
– Может быть, – не стал спорить Мальваль.
Камиль улыбнулся:
– Не у всех в уголовке есть сотрудник, способный цитировать Бергсона!
Несмотря на это замечание, в тот же вечер он посмотрел в словаре, кто же такой этот философ, получивший Нобелевскую премию, ни одной строчки которого он не прочел.
– А Луи?
– Он пошел по борделям, – ответил Арман.
– Слабо верится.
– Я хочу сказать, он опрашивает бывших коллег Мануэлы Констанзы.
– А ты не хотел бы пойти в бордель, вместо того чтобы возиться с обоями?
– Знаешь, эти бордели… достаточно побывать в одном…
– Ладно, если в понедельник мне придется уехать в Глазго, имеет смысл сегодня пораньше вернуться домой. Так что я тебя покидаю. Если что-то случится…
– Камиль! – окликнул его Арман, когда он уже выходил. – Как Ирэн?
– Устала она.
– Ты должен уделять ей побольше времени, Камиль. Все равно мы здесь завязли.
– Ты прав, Арман. Я пошел.
– Поцелуй ее от меня.
Проходя мимо кабинета Луи, Камиль заглянул в приоткрытую дверь. Все там стояло на своих местах, аккуратно разложенное и расписанное. Он зашел. Бювар от Ланселя, чернила «Монблан»… И разложенные по темам папки, блокноты, памятки. Вплоть до фотографий жертв из Курбевуа и Трамбле, прилежно прикрепленных к пробковой доске и выровненных по высоте, словно картины на выставке. В атмосфере не чувствовалось скрупулезности, присущей кому-то типа Армана: все было рационально, упорядоченно, но без маниакальности. На выходе Камиля остановила какая-то деталь. Он обернулся, поискал глазами, ничего не нашел и направился к двери. Ощущение все же не отпускало – так бывает, когда выхватываешь какое-то слово в рекламе или имя в газете… Он зашагал по коридору, но ощущение оставалось, и уходить, так и не внеся ясность, было неприятно, как если бы он заметил знакомое лицо, но не мог вспомнить имя. Это раздражало. Он вернулся обратно. И тут он нашел. Подошел к столу. Слева Луи положил список Жанов Эйналей, о котором они говорили. Он провел по списку пальцем, ища того, кого мельком увидел.
– Твою мать! Арман! – взревел он. – Давай сюда!
– Подождите здесь, – остановил ее жестом Камиль.
Обойдя стол, он вскарабкался в кресло Коттэ.
– Наверное, неплохо быть шефом, – пробормотал он, вытягивая шею и глядя перед собой, хотя ноги его при этом не касались пола.
Он раздраженно спрыгнул с кресла, быстро снова влез на него, встал на колени, но, недовольный и этой попыткой, встал в кресле во весь рост, и нехорошая улыбка внезапно осветила его лицо.
– Теперь ты, – сказал он Арману, спускаясь на пол.
Арман, ничего не понимая, обошел стол и в свою очередь устроился на директорском месте.
– Никаких сомнений, – почти сразу сказал он с удовлетворением, глядя в окно, расположенное напротив стола на другом конце комнаты. Там, за кромкой дальних крыш, мигала зеленым неоновая вывеска, на которой одно из «а» уже испустило дух: «Транспорт Эйналь».