Даже в физическом плане, не говоря об остальном. Днем я воспитывал ее: ставил
произношение, учил хорошим манерам, обтесывал; ночью воспитывала она. Мы
привыкли к этой диалектике, хоть и не могли - наверное, потому, что оба были
единственными детьми в семье - понять ее механизм. У каждого было то, чего не
хватало другому, плюс совместимость в постели, одинаковые пристрастия,
отсутствие комплексов. Она научила меня не только искусству любви, но тогда я
этого не понимал.
Вспоминаю нас в зале галереи Тейт. Алисон слегка прислонилась ко мне,
держит за руку, наслаждаясь Ренуаром, как ребенок леденцом. И я вдруг чувствую:
мы - одно тело, одна душа; если сейчас она исчезнет, от меня останется половина.
Будь я не столь рассудочен и самодоволен, до меня дошло бы, что этот обморочный
ужас - любовь. Я же принял его за желание. Отвез ее домой и раздел.
В другой раз мы встретили на Джермин-стрит моего университетского знакомого
Билли Уайта, бывшего итонца, члена нашего клуба бунтарей. Был он мил, носа не
драл, но, пусть и против желания, всем существом источал дух высшего сословия,
избранного круга, безупречных манер и тонкого вкуса. Он позвал нас в бар,
попробовать первых в этом году колстерских устриц. Алисон почти не раскрывала
рта, но контраст между ней и сидевшими вокруг папиными дочками был не в ее
пользу. Когда Билли разливал остатки муската, она на минуточку вышла.
- Старик, она очень мила.
- Ох... - Я махнул рукой. - Да брось ты.
- Симпатичная.
- Не все же за принцессами бегать.
- Ладно, ладно.
[39]
Но я-то знал, что у него на уме.
После того как мы с ним распрощались, Алисон долго молчала. Мы ехали в
Хампстед, в кино. Я заглянул ей в глаза.
- Что дуешься?
- Иной раз от вас, богатых англиков, просто блевать хочется.
- Я не из богатой семьи. Из зажиточной.
- Из богатой, из зажиточной - какая разница?
Метров через сто она снова заговорила.
- Ты делал вид, что мы с тобой едва знакомы.
- Глупости.
- Чего вы от нее хотите, она ж недавно с дерева слезла.
- Чушь какая.
- Как будто у меня дырка на брюках.
- Все гораздо сложнее.
- Да уж, где мне понять.
Однажды она сообщила:
- Завтра мне надо на собеседование.
- А ты хочешь идти?
- А ты хочешь, чтоб я пошла?
- Я-то при чем? Сама решай.
- Хорошо бы меня приняли. Просто чтоб знать: хоть на что-то гожусь.
Она заговорила о другом, и позже я не стал возвращаться к этой теме. Мог,
но не стал.
А назавтра и я получил приглашение на собеседование. Алисон уже вернулась -
ей показалось, что все прошло нормально. Через три дня ей сообщили, что она
допущена к стажировке и должна приступить к работе в десятидневный срок.
Меня экзаменовал целый комитет обходительных чинуш. Алисон ждала у дверей,
и мы отправились обедать в итальянский ресторан, чувствуя неловкость, как чужие.
Она была бледная, усталая, щеки отвисли. Я спросил, чем она занималась, пока
меня не было.
- Писала ответ.
[40]
- Туда?
- Туда.
- Какой?
- А ты как думаешь?
- Согласилась?
Тягостное молчание. Я знал, что она хочет услышать, но язык не
поворачивался. Я был как лунатик, проснувшийся на самом краю крыши. Женитьба,
обустройство - нет, к этому я не готов. В душе я не доверял ей: между нами
лежало нечто пугающее, смутное, трудноопределимое, и породила его она, а не я.
- Некоторые их самолеты садятся в Афинах. Если ты попадешь в Грецию, будем
видеться. А останешься в Лондоне - тем более.
И мы стали обсуждать, как тут устроимся, когда мне откажут.
Не отказали. Пришло известие, что моя кандидатура рассматривается
педкомиссией в Афинах. "Простая формальность". В Греции надо быть в первых
числах октября.
Поднявшись на свой этаж, я протянул письмо Алисон и не сводил с нее глаз,
пока она читала. Я ожидал, что она расстроится - ничего похожего. Поцеловала
меня.
- Я же говорила!
- Говорила.
- Это нужно отпраздновать. Поехали на природу.
Я подчинился. Горевать она не собиралась, и я по трусости не задался
вопросом, почему это меня так задевает. Мы поехали на природу, потом в кино,
потом на танцы в Сохо; она все еще не думала горевать. Но после любви сон не шел
к нам, и пришлось поговорить начистоту.
- Алисон, что мне делать завтра?
- Напиши, что согласен.
- А ты хочешь, чтобы я согласился?
- Опять двадцать пять.
Мы лежали на спине, ее глаза были открыты. Фонарь отбрасывал на потолок
дрожащую тень листвы.
- Если б ты знала, как я к тебе отношусь...
[41]
- Знаю, знаю.
И опять осуждающее молчание.
Я дотронулся до ее голого плеча. Она отвела мою руку, но не отпустила.
- Ты ко мне, я к тебе - что за разговор? Не я и не ты, а мы. Я отношусь к
тебе так же, как ты ко мне.. Я ведь женщина.
В панике я сформулировал вопрос:
- Ты выйдешь за меня, если я сделаю тебе предложение?
- Так об этом не спрашивают.
- Да я б завтра женился на тебе, если б был уверен, что ты сама этого
хочешь.
- Ох, Нико, Нико. - Ливень хлестнул в оконные стекла. Она шлепнула меня по
руке. Воцарилось молчание.
- Я должен уехать из этой страны, понимаешь?
Она не ответила, но, помедлив, заговорила:
- На следующей неделе Пит возвращается.
- И что он намерен делать?
- Не бойся. Он знает.
- Откуда ты знаешь, что знает?
- Я написала ему.
- Что он ответил?
- Без обид, - выдохнула она.
- Хочешь снова быть с ним?
Она оперлась на локоть, повернула мое лицо к себе, наклонилась.
- Скажи: "Выходи за меня замуж".
- Выходи за меня замуж.
- Не выйду.