Сигнал, несомненно, что-то означал;
непонятное напряжение, владевшее этим местом и его хозяином и стран-
[93]
но совпадавшее с глубоким безмолвием пейзажа, обрело звенящий голос. Кончис
сразу поднялся.
- Мне пора. А вам предстоит обратный путь.
На середине склона, где крутая тропка расширялась, была устроена чугунная
скамеечка. Кончис, развивший чрезмерную скорость, с облегчением уселся на нее.
Он тяжело дышал; я тоже. Он прижал руку к сердцу. Я состроил озабоченное лицо,
но он отмахнулся.
- Возраст, возраст. Благовещение наоборот. - Он поморщился. - Близится
смерть.
Мы молча сидели, восстанавливая дыхание. В ажурных прогалах сосен сквозило
желтеющее небо. С запада поднималась дымка. В вышине, замерев над покоем,
клубились редкие клочья вечерних облачков.
- Вы призваны? - тихо произнес он, опять ни с того ни с сего.
- Призван?
- Чувствуете ли вы, что избраны кем-то?
- Избран?
- Джон Леверье считал, что избран богом.
- Я не верю в бога. И, конечно, не чувствую, что избран.
- Вас еще изберут.
Я скептически улыбнулся:
- Спасибо.
- Это не комплимент. Нас призывает случай. Мы не способны призвать сами
себя к чему бы то ни было.
- А избирает кто?
- Случай многолик.
Но тут он встал, хотя на мгновение задержал руку на моем плече, будто
успокаивая: не обращайте внимания. Мы взобрались на утес. На площадке у боковой
колоннады он остановился.
- Ну вот.
- Как я вам благодарен! - Я хотел, чтоб он улыбнулся в ответ, признавая,
что подшутил надо мною; но на его задумчивом лице не было и тени веселья.
- Ставлю вам два условия. Первое: никому в деревне не
[94]
говорите, что познакомились со мной. Это связано с тем, что случилось во время
войны.
- Я слышал об этом.
- Что вы слышали?
- Одну историю.
- У этой истории два варианта. Но оставим это. Для них я затворник. Ни с
кем не вижусь. Поняли?
- Конечно. Я никому не скажу.
Я догадался, каково следующее условие: больше не приходить.
- Второе условие: вы появитесь здесь через неделю. И останетесь с ночевкой,
до утра понедельника. Если вас не пугает, что придется встать рано, чтобы
вовремя вернуться.
- Спасибо. Спасибо большое. Буду очень рад.
- Мне кажется, нас ждет много обретений.
- "Мы будем скитаться мыслью"?
- Вы прочли это в книге на берегу?
- А разве вы не хотели, чтоб я прочел?
- Откуда я знал, что вы придете туда?
- У меня было чувство, что за мной наблюдаютю.
В упор наставив на меня темно-карие глаза, он не спешил отвечать. Бледная
тень улыбки.
- А сейчас есть у вас такое чувство?
И снова взгляд его метнулся мне за спину, точно он что-то заметил в лесу. Я
оглянулся. В соснах - никого. Посмотрел на него: шутит? Суховатая улыбочка еще
дрожала на его губах.
- А что, вправду наблюдают?
- Я просто спросил, г-н Эрфе. - Протянул руку. - Если вы почему-либо не
сможете прийти, оставьте у Сарантопулоса записку. Гермес ее заберет. Здесь она
будет на следующее утро.
С осторожностью, которую он начинал мне внушать, я пожал его руку. Ответное
пожатие не имело ничего общего с вежливостью. Крепкая хватка, вопрошающий
взгляд,
- Запомнили? Случайность.
- Наверное, вы правы.
- А теперь идите.
[95]
Я через силу улыбнулся. Чушь какая-то - пригласил, а потом отослал прочь,
будто потерял терпение. Подождав продолжения, я холодно поклонился и
поблагодарил за чай. Ответом был столь же холодный кивок. Ничего не оставалось,
как уйти.
Через пятьдесят ярдов я оглянулся. Он не двинулся с места - полновластный
хозяин. Я помахал ему, и он вскинул руки диковинным жреческим жестом, точно
благословляя на древний манер. Когда я обернулся снова - дом почти скрылся за
деревьями, - его уже не было.
Что бы ни таилось в его душе, таких людей я еще не встречал. В этом
поразительном взгляде, в судорожной, испытующей и петляющей манере говорить, во
внезапных оглядках в пустоту светилось нечто большее, чем обычное одиночество,
старческие бредни и причуды. Но, углубляясь в лес, я и не рассчитывал в
обозримом будущем найти исчерпывающую разгадку.
14
Еще издали я заметил: на краю лаза у ворот Бурани что-то белеет. Сперва
решил, что это носовой платок, но, нагнувшись, увидел кремовую перчатку; и не
просто перчатку, а женскую, с длинным, по локоть, раструбом. С изнанки
прикреплен желтоватый ярлык, где голубыми шелковыми нитками вышиты слова
Mireille, gantiere(1). И ярлык, и перчатка выглядели невероятно старыми,
выкопанными из комода на чердаке. Я втянул носом воздух - так и есть, тот же
аромат, что шел тогда от полотенца: мускусный, забытый, сандаловый. Когда Кончис
сказал, что на той неделе купался на Муце, меня озадачило лишь одно: этот нежный
запах женской косметики.
Я начал догадываться, почему он избегает сплетен и неожиданных посещений.
Правда, я не представлял, зачем ему меня-то подпускать к своей тайне, ведь уже
через неделю
----------------------------------------
(1) Галантерея Мирей (франц.).
[96]
я могу случайно раскрыть ее; не представлял, что делала эта дама среди леса в
перчатках, какие аристократки надевают на скачки; не представлял, кто она такая.
Любовница? Но с тем же успехом она могла быть дочерью, женой, сестрой Кончиса -
слабоумной ли, престарелой. Мне пришло в голову, что в лес и к Муце ее пускают с
единственным условием: никому не попадаться на глаза. В прошлое воскресенье она
видела меня; а сегодня услышала мой голос и пыталась подсматривать - это
объясняло быстрые взгляды старика мне за спину, да и всю его нервозную
настороженность. Он знал, что она "на прогулке"; отсюда и второй столовый
прибор, и таинственный колокольчик.
Я обернулся, почти готовый услышать смешок, идиотское хихиканье; но при
виде густого тенистого кустарника у ворот припомнил наш печальный разговор о
Просперо, и у меня появилась более простая версия. Не слабоумие, а какое-то
жуткое уродство. Не все были молоды и красивы, г-н Эрфе.