К подножию его прилепился большой
дом из красного кирпича, окруженный деревьями, многие из которых склонились к земле под напором океанских ветров.
Это дом номер двенадцать – жилище Пола и Джилли. Построен он не больше трех четырех лет назад и удивительно похож на особняк, в
котором они жили в Филадельфии. Напротив я заметил полицейский автомобиль.
Остановившись поблизости и раздумывая, сколько еще Пол пробудет в больнице, я двинулся к четырехдверному «крайслеру» с зеленой
надписью на боку: «Шериф».
– Пола поджидаете? – Я сунул голову в открытое с пассажирской стороны окно.
За рулем сидела женщина лет под тридцать в безукоризненно пригнанной форме, перетянутой в талии широким черным поясом, к которому
была прицеплена кобура со столь хорошо мне знакомым девятимиллиметровым «ЗИГ Зауером».
– Точно. А вы кто такой?
– Форд Макдугал из Вашингтона, брат Джилли. Приехал узнать, что здесь произошло.
– Так это вы агент ФБР? – В голосе шерифа прозвучало глубокое сомнение.
Я протянул руку в открытое окно.
– Можете звать меня просто Мак. На ней были черные кожаные шоферские перчатки, прохладные и на удивление мягкие.
– Мэгги Шеффилд. А вы прямо из больницы?
Я кивнул.
– Ну и как там Джилли?
– Никаких перемен. Я оставил с ней Пола. Он тоже не совсем в себе.
– Неудивительно. Не каждый день жена срывается с обрыва, а затем оказывается на больничной койке. – Казалось, она сама вот вот
заплачет.
– Джилли давала вам свою машину?
– Да, однажды. Забавно, я ведь не люблю ездить быстро и никогда не езжу, а тут сажусь за руль, смотрю на приборную доску, и нога сама
по себе выжимает акселератор. Глазом моргнуть не успела, как на тебе – уже восемьдесят. Хорошо еще легавых поблизости не было. – Она
подмигнула мне и на секунду отвернулась. – Джилли прямо влюбилась в эту игрушку. Разъезжала взад вперед по Пятой, распевала что то,
хохотала как безумная, сигналила. Люди выходили из лавок, домов и тоже включались в игру, заключая с Джилли пари, что при такой езде
она наверняка сломает себе шею.
– Они выиграли.
– Да, но не потому, что Джилли так вела себя за рулем. Тут что то другое. – Голос Мэпги вновь сделался угрюмым. – Просто бред какой
то. Роб Моррисон, полицейский из дорожной службы штата, который вытащил Джилли из утонувшей машины, говорит, что, подъезжая к утесу,
она заметно увеличила скорость. В том месте дорога круто идет под уклон, и, выходит, она сама решила нырнуть в воду. Но этого никак
не может быть: Джилли не из тех, кто сводит счеты с жизнью.
Мэгги помолчала, рассеянно посматривая на деревья на противоположной стороне улицы.
– Полагаю, у вас на этот счет никаких мыслей?
Мне бы просто кивнуть, но сказалось то, что сказалось:
– Мысли есть, просто я в них еще никак не разберусь.
Она неожиданно рассмеялась, громко и от души.
– Понимаю, вы брат Джилли, но в первую очередь – федеральный служащий, а федералам темнить не пристало. Так что у нас все таки
случилось?
– Все дело в том, что сейчас я в отпуске и здесь нахожусь всего лишь в качестве родственника потерпевшей. – В животе у меня заурчало.
– Вот что я вам скажу, шериф: Пол сейчас в больнице, и поскольку «Лютик» заполонили участники съезда дантистов и протезистов, я
поживу пока в этом доме. А сейчас мне надо бы перекусить чего нибудь, не то я с голоду помру.
– Съезд протезистов? Вот, стало быть, как Арлин удалось от вас отделаться? Эта женщина совершенно лишена воображения.
– Съезд протезистов? Вот, стало быть, как Арлин удалось от вас отделаться? Эта женщина совершенно лишена воображения.
– Не судите ее слишком строго. По моему, я напугал ее, только не пойму чем. Может, дело в том, что я чужак и федеральный служащий?
– Ну да. Таких Хикс в свои чудесные апартаменты не допускает. Да и вообще она на дух не переносит легавых.
– У вас слухи расползаются быстро.
– Это точно. Пол сказал Бенни Пиклу, хозяину ружейной лавки, что вы приезжаете, и этого оказалось вполне достаточно. У Бенни самый
длинный язык по эту сторону Больших Водопадов.
– Не понимаю, что дурного в том, чтобы быть федералом? Я не неряха и человек порядочный: на пол не плюю и не сбегу, не уплатив по
счету.
– Это не имеет никакого значения. Арлин не нравится, даже когда я появляюсь рядом, а ведь меня она хорошо знает. Ну а вы для нее не
лучше чумы. Из Вашингтона заявились, так? А Вашингтон – рассадник греха и разврата. Ладно, Мак, будет об этом. Вы здесь, и вы хотите
разобраться с тем, что произошло. Я – тоже. Отчего бы нам не объединить наши усилия? Вопрос лишь в том, готовы ли вы играть на
равных.
От такой прямоты я даже слегка опешил.
– Вообще то я совершенно не собирался ни с кем играть, но уж если делать это, то, разумеется, на равных. Не понимаю, в чем тут
вопрос. Я хочу разобраться, как и что здесь произошло, и просто счастлив, что местная полиция просто не отмахнулась от расследования
– ведь нетрудно было признать случившееся попыткой самоубийства, вызвать психиатра, и дело с концом. А теперь мой вопрос: вам
известно что нибудь из того, что я должен знать, или вы считаете, что Джилли случайно врезалась в этот чертов утес?
Мэгги, хотя и немного оттаяла, отвечать не торопилась.
– Когда и как вас ранило?
– А откуда вы знаете? Неужели я до сих пор выгляжу как овсянка недельной давности?
Шериф склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. Кажется, она моложе, чем мне представлялось поначалу. На ней темные
очки, в которых так любят щеголять дорожные полицейские в твердой уверенности, что они производят устрашающее впечатление на
нарушителей. Волосы у Мэгги каштанового цвета, они заплетены в толстую косу, прихваченную на затылке булавкой в виде индейского
тотемного столба; помада на ее губах бледно кораллового оттенка, точь в точь как у моей английской подружки Кэролайн. Но Кэролайн,
модельер по профессии, никогда не выглядела такой решительной и уверенной в себе, как эта женщина.
Дав мне время изучить ее, Мэгги сказала:
– Всегда ненавидела овсянку. К счастью, у вас с ней ничего общего, но передвигаетесь вы с некоторым трудом, словно вам на двадцать
лет больше, чем в действительности. Кроме того, у вас на левой щеке следы порезов, а еще вы потираете правый локоть и немного
скособочились, будто ребра побаливают. Нет, это не овсянка. Итак, что же с вами приключилось?
– Машина подорвалась.
– Что то я об этом ничего не слышала.
– Не здесь, в Тунисе. Паршивое место. Стоит слово сказать, как рот песком забивает, а людей, с которыми мне пришлось иметь дело,
милягами никак не назовешь.
И неожиданно я рассказал этой совершенно незнакомой мне женщине все подробности своего приключения, о которых посторонним,
собственно, знать было вовсе не обязательно, а уж заштатным полицейским тем более. Но ведь мы договорились играть на равных, вот я и
делился информацией, как сказали бы люди, знающие толк в политической корректности.
– Поехали, пообедаем в «Эдвардианце». По названию вроде английский клуб, но на самом деле кормят не очень вкусно, зато обильно, а
вам, судя по всему, калории не помешают.