Рядом на скамейке сидел Блудослав и, жадно затягиваясь, курил свернутую из папира цигарку. Увидев вынырнувшую из темноты карету, он испугался, просыпал тлеющий табак себе в голенище и, матерясь, стал изображать бег на месте.
- Карета его высокопревосходительства! - гаркнул кочегар Пахом, высунувшись из окна, и тут же получил по зубам.
- Врешь, собака! У его превосходительства другие номера!
- Вяжи его, братцы, это разбойник Жужа!
Богатыри поняли, что пора вмешаться. Илья пинком высадил дверь кареты и спрыгнул на землю. При виде богатыря стрельцы попытались слиться с темнотой. На слабо освещенном пятачке остались только кумарский повар и Блудослав. Кумарец мгновенно понял, что надо делать. С непостижимой ловкостью он нанизал мясо на шампуры и положил на угли. Повалил удушливый дым, запах горелого жира коснулся ноздрей богатыря. Огромный кулак, вознесенный над Блудославом, дрогнул, но не опустился. Илья Муромец повернулся к повару:
- Это что, мясо? Небось опять собачатина?
Кумарин расцвел, словно встреча с богатырями была мечтой всей его жизни:
- Зачем абижаешь, дарагой! Эксклюзивный индейка! Сматри, какой крылышко! Персик, а не крылышко! Скушай, дарагой, нэ обижай! Дэдушкой клянусь, лючи меня шашлик никто не жарит!
- А вот мы проверим! - все еще насупившись, пообещал Илья и взял все четыре шампура сразу. Три отдал друзьям, один оставил себе. Богатыри дружно захрустели плохо прожаренной индейкой. Кумарец обреченно уставился на Илью. Но богатырь неожиданно улыбнулся, расправил усы и погладил повара по гладко выбритой шишковатой голове:
- Как тебя зовут? Вася?
- Я нэ Вася, я Эдик! - скромно потупился кумарин.
- Молодец, Эдик, вот тебе богатырский пряник! - Муромец вынул из-за пазухи печатный пряник и протянул его повару. - Отведай нашего, тоже небось понравится!
Печатный пряник перекочевал в мохнатую лапку Эдика. Эдик уставился на произведение кулинарного искусства, не зная, что с ним делать.
- Да ты отведай, не бойся! - ласково посоветовал Илья. Кумарин вздохнул, расправил усы, чтоб не мешали, сунул пряник в рот и сомкнул челюсти. Послышался хруст. Кумарин вытаращил глаза, вынул пряник и внимательно осмотрел его. Из пряника торчали четыре длинных кумарских зуба.
- Вай! - прошептал Эдик, ощупывая пальцем оставшиеся обломки. - Бахыт компот?
- Кергуду! - сурово поправил его Илья. - Это тебе на память о встрече. Чтоб не забывал, значит. А насчет зубов не расстраивайся. Найдешь Петровича, он тебе стальные вставит. Вот тебе золотой!
- С этими словами Илья сунул Эдику большой багдадский динар и повернулся к Блудославу:
- А ты что замер, али не знаешь, что по государевым делам едем? А ну, открывай ворота!
- А вот фигушки! - прохрипел Блудослав, пытаясь привести в движение онемевшие от страха ноги. - А может, вы вороги окаянные? Может, оборотни лихие? Где подорожная грамота? Муромцу стало обидно:
- Не веришь, значит. Пацаны, он нам не верит!
- Может, сыграем? - Добрыня вылез из кареты, разминая могучие плечи. Вслед за ним показались Яромир и Алеша Попович.
- Значит, грамоту тебе? - продолжал наседать на командира стрельцов Илья Муромец. - Вот тебе грамота! - он поднес к носу Блудослава огромный кукиш. - Такой видел?
- Нет! - честно признался Блудослав.
- Ну, так и не смотри, а то сна лишишься, - Илья легонько развернул Блудослава вокруг своей оси. - Присядь-ка, а то, боюсь, плохо будет.
- Грамоту! - прохрипел Блудослав, но тем не менее послушно раскорячился.
- Я буду жаловаться Коще…
- Шмяк! - это сапог Ильи поддел командира стрельцов под седалище и перекинул его Яромиру. Яромир принял передачу головой, посылая Блудослава Алеше Поповичу и Добрыне. Два богатырских сапога взлетели одновременно, принимая пас и отправляя Блудослава в сторону ворот. Со скоростью пушечного ядра командир стрельцов ударился в воротные створки, распахнул их и улетел в темноту. В следующую секунду послышался мокрый шлепок, кто-то завизжал тонким старушечьим голосом, кто-то сочно выматерился, и все стихло.
- Через пару минут Блудослав вернулся. Он шел, осторожно передвигая ногами и обеими руками держась за мягкое место.
- Ироды! - произнес он с невыразимым упреком. - Из-за вас какую-то бабку пришиб!
- Ну что, нужна грамота? - сурово спросил Илья.
- Все равно нужна! - набычился Блудослав.
- Наш человек! - оттаял Илья. - Ну, так вот тебе грамота, читай! - он сунул под нос Блудославу «Кромешную подорожную». Тот зашевелил губами, с трудом постигая написанное.
- Порядок! - наконец шепнул он и лег пластом.
- А я что говорил? - Илья Муромец пожал плечами. - Поехали, братцы! А ты, Пахом, это… смотри, там какая-то бабка лежит. Не задави ее дополнительно! Старушку и так, видать, прибили!
6.
Дормидонт, Великий князь Лодимерский, лежал на лавке, скрестив на груди пухлые ручки и задрав кверху пшеничную бороду. Короткое пламя свечи бросало на Дормидонта дрожащий трагический свет. На полу лежала здоровенная книжища в кожаном переплете. Толстые страницы дыбились и распирали книжку изнутри, словно населяющие ее герои хотели вырваться на свободу. В тереме было тихо, только издалека, с верхнего яруса доносились неразборчивое девичье бормотание и чей-то восторженный бас: «Это чей такой животик? А ножка чья? А это что у нас такое, черненькое…»
За дверью послышались вкрадчивые, подхалимские шаги, и через минуту в горницу заглянула завитая голова с круглыми глупыми глазами и по-лакейски загнутыми вверх усиками. Голова сладостно улыбнулась и паточным голосом произнесла:
- А не желает ли ваше величество отведать рахат-лукумчика? А шакир-чурекчиков не хочет ли откушать? Есть бухалово из Бухарин - по-ихнему шербет!
С минуту голова вслушивалась и вглядывалась в полутьму. Обычно в ответ раздавалось: «Давай, Ульрих, тащи, да побольше!» Реже: «Уйди, сволочь, не видишь, мы с царицей заняты!» И совсем уж редко звучало загадочное: «Ты есть хто? Тварь дрожащая или право имеющий? Альзо шпрах Заратуштра!»
Каждый раз, услышав такое, лакей Ульрих на цыпочках уходил к себе в каморку, съедал от волнения весь рахат-лукум и предавался размышлениям о свойствах человеческой души.
Но сейчас ответа не последовало. Ульрих сделал шаг вперед и ахнул. Вот он, царь-надежа! Лежит, аки младенец, ручки на груди, головка задрана, и бороденка так жалобно торчит! Ульрих облился холодным потом и попятился. Захлопнул дверь, привалился к ней спиной и только тогда взвыл с паскудным надрывом, перемежая всхлипывания жеванием рахат-лукума:
- Помер царь-батюшка! Скончалси!
- Что ты мелешь, дура-лошадь?! - из темной ниши выдвинулся стрелец, дыхнул на нежного Ульриха луковым перегаром. - Спит небось государь!
- А ты сам погляди! - зашептал Ульрих. - Лежит как полено, и книжка на полу. До смерти зачитался, соколик!
Услышав такие слова, стрелец переложил бердыш в левую руку, а правой заехал Ульриху прямо в зубы:
- А вот тебе за государя, вша позорная!
Отняв у лакея рахат-лукум, стрелец заглянул в горницу.