..Ты
знаешь, чем можно взять нашего брата - мужчину...Ноянемогу,нет!Я
чувствую, что вся моя кровь обратилась бы в яд от твоих ласк!
Он дрожал всем телом. Мысль, что он можетсейчасвзятьэтуженщину,
обожгла его, как пламя.Ивомракебезмернойстрасти,изглубиныего
оскверненного желания,внезапновсталапереднимроковаянеобходимость
смерти.
- Чтобы твои ласки не убили меня, надо, чтобы я прежде убил его...Да,
да, надо, чтобы я его убил!..
Повторяяэтословогромкимголосом,онвыпрямился,точновырос;
казалось, это слово успокоило его, принеся с собой определенное решение.Он
медленно подошел к столу и молча взглянулнаблестящеелезвиераскрытого
карманного ножа. Машинальнозакрылножиположилеговкарман.Потом
остановился,обдумывая,опустилруки,уставившисьвпространство.Две
глубокие морщины прорезали еголоб,свидетельствуяотяжелойвнутренней
борьбе. Стараясь найти какой-нибудь исход, он вернулся к окну, открыл егои
перевесился через подоконник. Вечерняя прохлада пахнула ему в лицо. Северине
снова стало страшно, она тоже подошла к окну и, не смея расспрашиватьмужа,
старалась угадать, что происходит в его упрямойголове.Онастоялавозле
него в трепетном ожидании; перед ней расстилалось необъятное небо.
Начинало темнеть.Отдаленныедомавырезалисьчернымисилуэтамина
сером,сумрачномнебе.Вставаллиловатыйтуман.СостороныБатиньоля
глубокий пролет затянуло серовато-пепельной дымкой, в которойужеисчезали
железные фермы Европейского моста. По направлениюкцентругородастекла
больших крытых дебаркадеров еще отсвечиваливпоследнихлучахугасавшего
дня; зато внизу уже сгущался мрак. Но вот вэтоммракезасверкалиискры:
вдоль дебаркадеров начали зажигатьсягазовыефонари.Яркимбелымсветом
блестел фонарь локомотива диеппского поезда,биткомнабитогопассажирами.
Дверцы вагонов были уже закрыты,поездожидаллишьприказаниядежурного
помощника начальника станции, чтобыотойти.Очевидно,произошлокакое-то
недоразумение:красныйсигналстрелочниказаграждалпуть,амаленький
рабочий локомотив поспешно отводил на запасные рельсы вагоны, оставленные по
ошибке наглавномпути.Вэтойневообразимойпутаницерельсов,между
вагонами, стоявшиминеподвижнымирядаминазапасныхпутях,беспрерывно
мелькали во мраке поезда. ОдинушелвАржантейль,другойвСен-Жермен;
прибылдлиннейшийсоставизШербурга.Всечащепоказывалисьсигналы,
раздавались свистки и ответные звуки рожка. Со всех сторон, один задругим,
появлялисьогни:красные,зеленые,желтые,белые.Всесмешалосьв
сгустившемся мраке, казалось, столкновение неизбежно, но поезда встречались,
расходились, как змеи, однообразно плавным движением стелились по рельсами
исчезали во мраке.
Но вот красный огонь стрелочника исчез.Диеппскийпоезд
дал свисток и тронулся.Небоказалосьсвинцово-серым.Началнакрапывать
дождик, обещавший зарядить на всю ночь.
КогдаРубообернулся,налицеегобылоупрямое,непроницаемое
выражение, словно наступавшая ночь окутала и его своим сумраком.Онпринял
окончательное решение и выработал план действий.Взглянувначасы-при
свете умиравшего дня еще можно было различить стрелки, - он громко сказал:
- Двадцать минут шестого...
Он изумился:час,всегоодинлишьчас,асколькопережито!Ему
казалось, что они терзают здесь друг друга уже много недель...
- Двадцать минут шестого... У нас еще есть время, - повторил он.
Северина, не смея обратиться кмужусрасспросами,следилазаним
тревожным взглядом. Он пошарил вшкафу,досталоттудабумагу,бутылочку
чернил и перо.
- Садись, пиши.
- Кому?
- Ему... Садись же, говорят тебе!..
Северинаинстинктивноотодвинуласьотстола,незнаяеще,чего
потребует отнеемуж,ноонпритащилееобратноиусадилнастул,
навалившись на нее всей тяжестью, чтобы она не могла встать.
- Пиши: "Выезжайте сегодня курьерским вшестьтридцатьвечераине
выходите нигде до Руана".
Она держала перо, но рука ее дрожала. Ее пугаланеизвестность,-что
крылось в этих двухпростыхстрочках?Онаосмелиласьподнятьголовуи
умоляющим тоном спросила:
- Что ты хочешь делать, мой друг?.. Прошу тебя, объясни... Онповторил
громким, неумолимым голосом:
- Пиши... Пиши...
Затем, пристально глядя ей прямо в глаза, не раздражаясь,небранясь,
но с упорством, гнет которого подавлял и уничтожал ее волю, он продолжал:
- Ты увидишь, что я собираюсьсделать...Нояхочу,чтобытыэто
сделала вместе со мной, слышишь? Тогда мы будем с тобой заодно, и между нами
установится прочная связь...
Он вызывал в ней ужас; она снова сделала попытку сопротивляться.
- Нет, нет, я хочу знать... Я не стану писать, пока не узнаю, длячего
тебе это нужно.
Он молча взял ее маленькую, нежную, детскую рукуисжалеевсвоем
железном кулаке, словно втисках,такчточутьнераздавил.Вместес
физической болью он как бы внедрял ей в плоть свою волю.Онавскрикнулаи
почувствовала, что утратила всякую способность ксопротивлению.Онамогла
толькоповиноваться,безвольновыполняятребованиямужа,целькоторых
оставалась ейнеизвестной.Онабылапассивныморудиемлюбвиитеперь
становилась пассивным орудием смерти.
- Пиши же, пищи...
И она написала то, что он ей продиктовал, хотя рука ее от боли с трудом
водила пером.