И если я тебя не задушу, это опять начнется!
Он судорожно протянул руки к ее горлу. Она возмутилась:
- Видишь, как ты несправедлив... Я ведь сама отказалась ехать с ним. Ты
меня посылал, а я все-таки ни за что не хотела.Припомнихорошенько...Ты
видишь, я сама не хочу продолжать с ним. С этим покончено. Никогда большея
не согласилась бы на что-либо подобное.
Рубо чувствовал, что она говорит правду, но ему не было от этого легче.
Точно нож в сердце, терзала его мучительная боль от сознаниянепоправимости
того, что произошло между Севериной и этим человеком. Он безумно страдалот
своего бессилия сделать так, чтобыэтогонебыло.Всеещеневыпуская
Северину, он пригнулся к ней вплотную и пристально вглядывалсявнее,как
будто стараясь еще раз прочесть на ее лице все, в чем она ему созналась.Он
бормотал, как в бреду:
- В Круа-де-Мофра, в красной комнате... Я знаю, окно выходит на полотно
железной дороги, кровать против окна. Значит, там, в этой комнате...Теперь
я понимаю, почему он собирается оставить тебе в наследство этот дом. Тыего
заработала. Как же ему было не позаботиться о твоих грошах инедатьтебе
приданое!Иэтосудья,миллионер,уважаемыйвсемичеловек,ученый,
аристократ!.. Просто голова идет кругом... А что, еслионприходитсятебе
родным отцом?
Избитая, измученная Северина снеожиданнойсилойоттолкнуламужаи
вскочила на ноги:
- Нет, это неправда. Я готова вытерпеть все. Бей меня,режь...Ноне
говори таких вещей. Это ложь! - возмущенно кричала она.
Рубо крепко держал ее за руку.
- Откуда ты знаешь, чтотынеегодочь?Тебя,наверно,потомуи
возмущает все это, что ты сама сомневаешься.
Она пыталась вырвать у него руку, и при этом движениионпочувствовал
на ее пальце перстень - золотуюзмейкусрубиновойголовкой.Онсорвал
перстень с пальца и в новом припадке бешенства растоптал его каблуком. Потом
молча, совершенно подавленный, принялся ходить по комнате изуглавугол.
Она опустилась на кровать, неподвижно уставившись на него широкораскрытыми
глазами. Его молчание угнетало ее.
Ярость Рубо не проходила. Минутами, казалось, она затихает, но вслед за
темсноваохватывалаего,какопьянение,заливаламогучимиволнами,
уносившими еговсвоемкруговороте.Внесебяметалсяонпокомнате,
размахивая кулаками, весь во власти налетевшегонанеговихрябешенства,
подчиняясь одной лишь потребности - как-нибудь насытить пробудившегося в нем
зверя. Это была чисто физическая, непреодолимая потребность,жаждамщения,
терзавшая все его существо. У него не будет ни минуты покоя, пока онеене
утолит.
Он бегал из угла в угол по комнате и, ударив кулаками себяпоголове,
проговорил прерывающимся голосом:
- Что же я теперь стану делать?
Если он сразу не убил эту женщину, он не всостояниибудетубитьее
теперь.
Он сознавал, что с его стороны было низостью оставить ее в живых,и
это сознание еще более разжигало его гнев. Ончувствовал,чтонезадушил
Северину лишь потому, что в нем еще сильно физическое влечение к ней. Ноне
может же он, однако, оставить ее по-прежнемуусебя.Чтожеемуснею
делать? Выгнать ее, что ли, на улицу и никогда потом не пускатьксебена
глаза?.. При этой мысли в нем поднялась новая волна острой душевной боли. Он
почувствовал непреодолимое омерзение к самому себе, так как емубылоясно,
что он не сделает даже и этого. Как же быть? Недоставало толькопримириться
со всей этой мерзостью, вернуться с этой женщиной в Гавр и продолжать жить с
нею, как ни в чем не бывало. Нет, ни за что! Лучше смерть.Лучшеонубьет
сейчас же и ее и себя. Он пришел в такое отчаяние, чтогромко,исступленно
крикнул:
- Что же я теперь стану делать?
Сидя на кровати, Северина следила за ним широко раскрытыми глазами. Она
питалакнемуспокойную,товарищескуюпривязанность,итеперьего
мучительные душевные страдания вызываливнейжалость.Онаготовабыла
извинить брань и побои, если бы безумнаявспышкамужаневызвалавней
такого изумления, - она до сих пор не моглаопомниться.Северинабылаот
природы пассивна и покорна. Потому-то она в ранней молодостииподчинилась
желаниям старика, а впоследствии беспрекословно позволила выдать себязамуж
только ради того, чтобы все уладилось. Она немоглапонятьтакоговзрыва
ревности из-за давнишних проступков, в которыхсамараскаивалась.Онане
была порочной женщиной, чувственность едва начинала просыпаться в ней. И эта
мягкая и, несмотря на все пережитое ею,целомудреннаяженщинагляделана
своего мужа, который в бешенстве металсяпокомнате,какгляделабына
волка, на существо другой породы. Что с ним? В своем ли он уме? Ееособенно
пугало сознание, что зверь, которого она подозревала внемужецелыхтри
года и который иногда позволял себе глухо рычать, теперь сорвался с цепи и в
бешенстве готов укусить. Что сказать ему, как предотвратить беду?
Наконец, когда, бегая из угла в угол по комнате,Рубоочутилсявозле
кровати, на которой сидела Северина, она осмелилась заговорить с ним:
- Послушай, мой друг...
Он, однако, не слышал ее. Его относило на другой конец комнаты,словно
соломинку, сделавшуюся добычей урагана.
- Что я стану делать?.. Что же я стану делать?
Северина схватила его за руку, он остановился.
- Послушай, мой друг, я же сама отказалась ехать туда!.. Ияникогда,
никогда больше не поехала бы... Я люблю только тебя...
Она хотела его приласкать, привлекла к себе, подставилаемугубыдля
поцелуя, но, опустившись уже на кровать возле жены, он вдругсотвращением
оттолкнул ее.
- Ах ты, потаскушка, теперь ты не прочь... Только что тыотказывалась,
отталкивала меня... А сейчас ты не прочь, чтобы снова завладетьмною...Ты
знаешь, чем можно взять нашего брата - мужчину.