Ну, от них не много толку,я-товедь
их не знаю, с ними не поболтаешь...
Он продолжал, смеясь:
- Ну, меня-то уж вы знаете; а ведь я тоже частенько здесь проезжаю...
- Правда, тебя я знаю, я даже знаю, в котором часу проходит твой поезд.
Я вижу, как ты проезжаешь мимо нас насвоемпаровозе.Нотытакбыстро
мчишься! Вчера ты махнул мне рукой, а я даже не успела тебе ответить... Нет,
что уж тут! По мне все равно, хоть бы этих людей и вовсе не было...
Но все же мысль о громадномколичествелюдей,ежедневнопроезжавших
мимо нее в обоих направлениях - к Парижу и к Гавру, - нискольконенарушая
этим ее одиночества, заставила тетку Фази призадуматься: онамолчаглядела
на полотно дороги, уже окутанное ночными сумерками. Когда Фази была здорова,
могла двигаться и работать, стояла перед шлагбаумом с флагом в руках, она ни
о чем подобном не думала. Но с тех пор, как, прикованная к своему стулу, она
моглалишьраздумыватьосвоейглухойборьбесмужем,неясныеи
неопределенные мысли стали осаждать ее.
Непонятной казалась тетушке Фази жизнь в этомзаброшенномзахолустье,
где не скембылоперекинутьсясловом,гдебеспрестанноденьиночь
проносилось мимо нее множество мужчин иженщинвпоездах,бурнымвихрем
мчавшихся на всех парах и потрясавших до основания ее маленькийдомик.Без
сомнения, тут проезжали люди со всех концов земли - не одни только французы,
но также иностранцы из самых отдаленных мест. Теперь ведь никому несидится
дома, и всенароды,какуверяют,вскоресольютсявоедино.Этопросто
замечательно: все люди - братья и мчатся далеко-далеко, в блаженнуюстрану,
где текутмолочныерекивкисельныхберегах.Фазипыталасьсосчитать
пассажиров в поездах, - по столько-то человек в каждом вагоне,-ноцифры
выходили слишком крупные, она сбивалась со счета. Иногда ей казалось,будто
она узнает некоторые лица. Вот господин с белокуройбородой,должнобыть,
англичанин, он каждуюнеделюездитвПариж.Онаприметилатакжедаму
небольшого роста, брюнетку, постоянно проезжавшую по средам и субботам.Они
мчались, однако, так быстро, что тетка Фазинебылавполнеуверена,что
виделаихнасамомделе.Вселицасмешивались,сливались,казались
одинаковыми, теряясь одно в другом. Вихрь уносил их всех бесследно. Ейбыло
особенно грустно при мысли, что вся эта разношерстная толпа, находившаясяв
постоянном движении, уносившем с собоюстолькоденегиблагополучия,не
подозревает, что она, Фази, находится в смертельной опасности. И если мужв
один прекрасный вечер прикончит ее, поезда все так же будут проноситься мимо
ее трупа, даже не подозревая, что тут же рядом, в одиноком домике, совершено
преступление.
Фази продолжала пристально смотреть в окно. Ееощущениябылислишком
неясны, она не могла объяснить их как следует и потому коротко сказала:
- Нечего и говорить, железные дороги -чудеснаяштука.Ездитьможно
быстро, да и народ становится отнихкакбудтоумнее.
Ездитьможно
быстро, да и народ становится отнихкакбудтоумнее...Звери,однако,
остаются зверьми, и какую бы хитруюмеханикунивыдумалилюди,все-таки
звери от нее не выведутся.
Жак в знак согласия утвердительнокивнулголовой.Онгляделвэто
мгновениенаФлору,отворявшуюшлагбаум,чтобыпропуститьехавшуюиз
каменоломни телегу, нагруженную двумя громадными каменнымиглыбами.Дорога
вела только в Бекурскую каменоломню, и по ночам шлагбаум запирали назамок;
лишь в очень редких случаяхприходилосьбудитьмолодуюсторожиху,чтобы
пропустить запоздавшую телегу. Видя,чтоФлорапо-приятельскиболтаетс
молодым брюнетом-каменотесом, Жак воскликнул:
- Что это? Разве Кабюш заболел? Смотрите, вместо негостелегойидет
его двоюродный брат Луи!.. Скажите, крестная, а вы часто видитесь с беднягою
Кабюшем?
Она, не отвечая, всплеснула руками и тяжело вздохнула. Прошлой осенью у
них тут разыгралась целая драма; ее здоровье, разумеется, от этого немогло
поправиться. Ее младшая дочь, Луизетта, горничная г-жи Боннегон вДуанвиле,
прибежала однажды вечером, истерзаннаяиполуживаяотстраха,ксвоему
жениху Кабюшу, который живет в лесной избушке; вскоре она умерла.Поэтому
поводу ходили слухи, обвиняли Гранморена в насилии. Никто, однако,несмел
говорить об этом громко. Даже Фази, знавшаявсюподноготную,предпочитала
молчать. Она ответила, однако, своему крестнику:
- Нет, Кабюш больше к нам неходит.Онтеперьдичитсялюдей,стал
настоящим бирюком...БеднаямояЛуизетта!Онабылатакаяславненькая,
беленькая, добрая!Онаменяоченьлюбилаинаверноесталабытеперь
ухаживать за меой. Ну, а Флора... Прости ее, господи, я на неенежалуюсь,
но у нее голова, должно быть, не совсем впорядке.Онахочетделатьвсе
по-своему, пропадает из дому по целым часам. И притом очень гордаяитакая
резкая на язык... Горько мне...
Слушаякрестнуюмать,Жакпродолжалследитьглазамизатяжело
нагруженной телегой, переезжавшейтеперьчерезполотножелезнойдороги.
Колеса зацепились за рельсы, ивозчикподгоняллошадейкнутом,аФлора
покрикивала на них.
- Беда, если бы поблизости оказался теперь поезд, - заметил машинист. -
Все разлетелось бы вдребезги, черт возьми.
- Ничего, - сказала Фази, - Флора иной раз бывает какая-точудная,но
она знает свое дело и смотрит в оба... Слава богу, вот уже целыхпятьлет,
как у нас не было ни одного несчастного случая. Перед тем здесь напереезде
раздавило человека. При нас только и было раз, что под поезд попалакорова,
поезд чуть не сошел с рельсов. А корову жалко. Туловищеосталосьздесь,а
голова оказалась вонтам,околотуннеля...Да,наФлоруможновполне
положиться.
Телега проехала, истукееколесвглубокойколеедоносилсяуже
издалека.