Они просидели за столомещес
полчаса, а затем Мизар, обшарившийсвоимипронырливымиглазкамиодиниз
углов комнаты, взял фуражку и, коротко простившись, вышел. Онловилтайком
рыбу в соседних ручьях, - гдеводилисьвеликолепныеугри,иникогдане
ложился спать, не осмотрев предварительно своих удочек.
ТотчаспоегоуходететкаФазипристальновзглянуланасвоего
крестника.
- Ну что, теперь ты убедился? Видел ты, как он поглядывал в тот угол?..
Он вообразил, что я спрятала свои деньги там, за кувшином смаслом.Яего
знаю, я уверена, что нынешней ночью он непременно будет рыться вуглу,нет
ли там моих денег.
У нее выступил пот, лихорадочная дрожь пробежала по телу.
- Посмотри-ка, мне опять стало хуже,-заметилатеткаФази.-Он,
наверное, поднесмнечто-нибудь.Уменятакгорьковорту,точноя
проглотила старую ржавую монету. А ведь я ничего не ела из егорук...Нет,
видно уж, не убережешься... Мне сейчас, к вечеру, очень плохо стало. Лучше я
лягу. Прощай, сынок. Если ты уедешь с поездом двадцать шесть минут восьмого,
мы с тобой не увидимся, потому что я не смогу так рано встать. Заверни к нам
еще как-нибудь, может быть, ты еще застанешь меня в живых...
Жак помог крестной дойти до ее комнаты. Она легла в постель изаснула.
Оставшись один, он с минуту раздумывал, не пойти ли ему на чердак и лечьна
постланной там охапке сена. Но было всего без десяти восемь: онещеуспеет
выспаться. И, в свою очередь, он вышел из дому, оставив настолезажженную
керосиновую лампочку. Пустой дом погрузился в сон, и лишь времяотвремени
его потрясал грохот мчавшихся мимо поездов.
Выйдя из дому, Жак подивилсявлажнойтеплотевоздуха.Должнобыть,
снова пойдет дождь.Нанеберасстилаласьгромаднаятучамолочно-белого
цвета. Скрывшаяся за нею полная лунаосвещалавесьнебосклонкрасноватым
отблеском. Можно было ясно различить окрестную местность,холмы,лощиныи
деревья, которые выступали черными силуэтамивровном,мертвенномсвете,
напоминавшем мягкий свет ночника. Жак обошел маленький огород, а потом решил
пойти в сторону Дуанвиля, так как подъемтам!былнеоченькрутой.Но,
взглянув на уединенный дом, расположенный наискось по ту сторону полотна, он
изменил свое намерение. Шлагбаум был опущен и заперт на ключуженаночь;
Жак прошел в калитку на переезде и перебрался на другую сторону дороги.Дом
этот был ему хорошо знаком. Он видел его каждый раз, какпроезжалмимона
своем грохочущем и качающемся паровозе. Он сам не знал, почему дом привлекал
его внимание, но ему смутно представлялось, что этому домусужденосыграть
важную роль в его жизни.
Подъезжая к дому, молодой машинист испытывал всегда тревожное опасение,
что его не окажется на обычном месте. Вслед за темопасениеэтосменялось
каким-то неприятным чувством, когда он убеждался, что дом по-прежнемустоит
там. Никогда он не видел, чтобы окна и двери дома были открыты.
Ему было известно только,чтодомпринадлежалбывшемупредседателю
руанского суда Гранморену, и сейчас онпочувствовалнепреодолимоежелание
обстоятельнее ознакомиться с этим домом и осмотретьего,покрайнеймере
снаружи.
Ему было известно только,чтодомпринадлежалбывшемупредседателю
руанского суда Гранморену, и сейчас онпочувствовалнепреодолимоежелание
обстоятельнее ознакомиться с этим домом и осмотретьего,покрайнеймере
снаружи.
Жак долго стоял на дороге у решетки. Он подавался назад и поднимался на
цыпочки, чтобы лучше разглядеть заброшенный дом. Сад был перерезанжелезной
дорогой, и перед домом остался лишь маленький палисадник с каменною оградой,
а сдругойстороныкдомуприлегалдовольнообширныйучастокземли,
обнесенный живой изгородью. В красноватом освещении пасмурной туманнойночи
покинутый дом казался унылым и угрюмым. У молодого машиниста морозпробежал
по коже. Он хотел уже отойти, когда заметил в живой изгороди отверстие.Ему
казалось, что было бы трусостью не взглянуть на дом поближе, и онпролезв
отверстие. Сердце его сильно билось. Проходя мимомаленькой,развалившейся
оранжереи, он увидел, что кто-то сидит на корточках у дверей.
- Как, это ты! - воскликнул Жак с удивлением, узнав Флору.
Она вздрогнула от неожиданности, но затем спокойно ответила:
- Видишь, запасаюсь веревками. Они оставилитутцелуюкучуверевок,
которые гниют без всякой пользы, а мне они постоянно нужны. Я и хожу за ними
сюда...
Сидя на земле, она старалась распутать веревки; еслиейнеудавалось
развязать какой-нибудь узел, она перерезала его большими ножницами.
- Хозяин дома сюда, значит,ненаведывается?-осведомилсямолодой
человек.
Флора засмеялась.
- После истории с Луизеттой Гранморен низачтонерешитсяиноса
показать в Круа-де-Мофра. Я могу спокойно забрать его веревки.
Он с минутупомолчал,смущенныймысльюотрагическомприключении,
которое она ему напомнила.
- Ты, значит, веришь тому, что рассказывала Луизетта? Ты веришь, что он
действительно хотел овладеть ею и что она расшиблась, отбиваясь от него?
Флора перестала смеяться и резко возразила негодующим тоном.
- Луизетта никогда не лгала... И Кабюш тоже... Кабюш - мой приятель...
- А может быть, любовник?
- Он-то! Да я была бы последней дрянью, если бы... Нет, нет, мысним
только приятели. Любовников у меня нет. Я не хочу ими обзаводиться.
Она подняла свою мощную голову, обрамленную густымруномсветло-русых
волос, спускавшихся низко я а лоб. Вся ее крепкаяигибкаяфигурадышала
какой-то дикой силойирешимостью.Воколоткеонейужескладывались
легенды. Рассказывали чудеса оееподвигах:одниммахомонастащилас
полотна застрявшую между рельсами телегу, когда поезд уже был готов налететь
на нее; остановилавагон,мчавшийся,какдикоеживотное,подуклонс
Барантенской станции, навстречу приближавшемусянавсехпарахэкспрессу.
Подвиги эти возбуждали у мужчин удивление и желаниесделатьдевушкусвоей
любовницей.