Взгляд его остановился наножницах,сверкавшихмежду
связками веревок. Он схватил их и собирался уже вонзить вобнаженнуюгрудь
Флоры, но вдруг очнулся, ощутив во всем теле страшный холод, бросилножницы
и убежал совершенно растерянный, а Флора лежаласзакрытымиглазами,она
думала, что его рассердило ее упрямство.
Жак бежал во мраке угрюмой ночи.Быстровзобравшисьпотропинкена
вершину холма, он спустился вузкуюдолину.Камни,срывавшиесяподего
ногами, пугали его, он бросился влево, взаросли,и,сделавкрюк,снова
очутился в правой стороне, на обнаженной площадке другого холма.Онсбежал
оттуда вниз и наткнулся на изгородьуполотнажелезнойдороги.Пыхтяи
сверкая фонарями, подходил поезд. Жак испугался, ошеломленный,растерянный,
но потом понял: это все та жебезостановочнонесущаясяволнапассажиров,
которой нет никакого дела до его смертельной муки. Он опять пустился бежать,
взбирался на холмы, снова спускался вниз. Он постояннонаталкивалсятеперь
на полотно железной дороги, товнизу,вглубокихвыемках,казавшихсяв
ночном мраке бездонными пропастями,тонаверху,нанасыпях,закрывавших
горизонт, словно колоссальныебаррикады.Унылая,пустыннаяневозделанная
земля,прорезаннаяхолмамиидолинами,казаласьбезвыходныммрачным
лабиринтом, и Жак метался в своем безумии среди этоголабиринта.Несколько
минут он бежал вниз по склонухолмаивдругувиделпередсобоючерное
отверстие, зияющую пасть туннеля. Поезд со свистом и грохотом! влетел вэту
пасть и пропал там, и далеко кругом после егоисчезновениядрожалаземля.
Ноги у Жака подкосились, он упал наоткоснасыпии,уткнувшисьлицомв
траву, разразился судорожными рыданиями. Боже! К нему вернулась егоужасная
болезнь. А ему-то казалось, что он окончательно вылечился.Ведьонтолько
что хотел убить эту девушку. С юношеских лет у него постоянно раздавалосьв
ушах:"Убей,убейженщину!"-итогдаегоохватывалобезумное,все
возраставшее, чувственное влечение. Другиеюношиснаступлениемзрелости
мечтают об обладании женщиной, он же всецелобылпоглощенжеланиемубить
женщину. Он себя не обманывал. Он знал, чтосхватилножницыснамерением
вонзить их Флоре в тело, как только увидел еетело,еебелую,трепещущую
грудь. Он сделал это не в раздражении, вызванном борьбой, нет, а только ради
наслаждения. Желание убить было настолько сильно, что, не вцепись онсейчас
руками в траву, он вернулся бы туда бегом! и зарезал бы девушку. Как,убить
ее, Флору, выросшую на его глазах, эту девочку-дикарку, которая -онпонял
это - любит его глубоко и страстно! "Что же со мной делается, божемой?"-
думал он, судорожно впиваясь пальцами в землю. Рыдания, вырвавшиеся у него в
порыве безнадежного отчаяния, раздирали ему грудь.
Но он попытался успокоиться и уяснить себе своеположение.Вчемже
разница между ним и другими молодыми людьми, его сверстниками? Еще вранней
молодости, там, в Плассане, он зачастую задавал себеэтотвопрос.
Правда,
мать его, Жервеза, родила его очень рано, в пятнадцать с половинойлет,но
он был уже вторым ее ребенком, а ее первенец, Клод, родился, когда ей еще не
было четырнадцати. Между тем! на его братьях - Клоде и младшем -Этьене,-
по-видимому, никак не сказалось, что их мать была еще девчонкой,аотец-
немножко старше ее. Отец его был очень хорош собою, егопрозваликрасавцем
Лантье, но сердце у него было недоброе, иЖервезанемалопоплакалаиз-за
него. Быть может, впрочем,иубратьевегобылакакая-нибудьдушевная
болезнь, в которой они не сознавались. В особенности можно былозаподозрить
в этом старшего брата, который во что бы то ни стало хотел сделаться великим
художникомиработалстакимбешенымувлечением,чтопривсейего
даровитости многиесчиталиегополупомешанным.ВообщесемьяЛантьене
отличалась уравновешенностью: ненормальности встречались у многих ее членов.
Жак по временам замечал в себе эту наследственную ненормальность. Он немог
пожаловаться на плохое физическое здоровье; если одновремяонхудел,то
причиной тому были только опасения и стыд, вызванные душевноюболезнью.Во
время этих кризисов он внезапно терял психическое равновесие, его внутреннее
"я"какбыпроваливалосьвбездну,обволакивалоськаким-тотуманом,
искажавшим все окружающее. В такие минуты он не принадлежал себе,находился
во власти только своей мускульной силы,сидевшеговнембешеногозверя.
Однако он не пил. Он не позволял себе выпить и рюмки водки послетого,как
заметил, что самоеничтожноеколичествоалкоголяможетвызватьунего
подобный припадок. Он приходил к убеждению,чторасплачиваетсятеперьза
других,заотцовидедов-пьяниц,зацелыепоколенияалкоголиков,
передавших ему свою испорченную кровь. Под влиянием этой медленной отравы он
приходил по временам в состояние первобытной дикости лесного человека-зверя,
умерщвляющего женщин.
Жак размышлял, приподнявшись на локте, глядя назияющуючернуюпасть
туннеля. У него снова вырвались рыдания. Он бился головою о землюиплакал
от невыносимой муки. Он хотел убить девушку!Этаужаснаямысльсострой
болью проникала в его сознание, точноножницы,которымионхотелубить,
вонзалисьвегособственноетело.Никакиерассуждениянемоглиего
успокоить. Он хотел ее убить и убил бы, если бы она сидела теперь передним
с расстегнутым лифом и обнаженною шеей. Он вспомнил, что первый приступ этой
душевной болезни случился у него, когда емуедваминулошестнадцатьлет.
Однажды вечером он играл с девочкой, дочерьюодногородственника,которая
была года на два моложе его. Она споткнулась и упала, а он, увидяееголые
ноги, в неистовстве накинулся на нее. Год спустя, вспоминал Жак, оннаточил
нож с намерением вонзить его вшеюдругойдевушки,маленькойблондинки,
проходившей каждое утро мимо дома, в котором он жил.Уэтойдевушкибыла
полненькая,розоваяшейка,ионкаксейчасвиделкоричневоеродимое
пятнышко, куда ему страшно хотелось всадить нож.