На втором этаже горела лампа, бросая свет на ковер с прекрасным сложным узором, на стоявшее у окна стильное кресло и овальный столик на изогнутых ножках.
Окна на первом этаже были высокие, узкие, на втором - как бы косо обрезанные, будто в мансарде.
Весь дом, в общем довольно низкий, не был, пожалуй, так велик, как могло показаться, глядя на его фасад. В нем было несколько больших комнат.
Сквозь два открытых окна на втором этаже было видно, что происходит внутри: лакей в полосатом жилете убирал с помощью пылесоса большую комнату, наверное, салон.
- Ты спал эту ночь, Фумель?
- Да, шеф. Почти восемь часов.
- Ты голоден?
- Не очень.
- Я пришлю кого-нибудь, чтобы тебя сменить. А сейчас ты должен усесться в это кресло и смотреть в окно. До тех пор, пока ты не зажжешь свет, оттуда тебя не будет видно.
Разве не так вел себя Кюэнде во время последних пяти или шести недель?
- Обращай внимание на то, кто входит и выходит, а если появится какая-нибудь машина, запиши номер.
Минуту спустя Мегрэ постучал в дверь соседнего номера. Ему пришлось ждать какое-то время, пока он не услышал скрип пружинного матраса, а потом стук каблучков по полу.
- Кто там? - спросил голос из комнаты.
- Полиция!
- Опять?!
И со смирением этот женский голос добавил:
- Войдите!
Она широко раскрыла дверь. Одета в ночную рубашку, явно невыспавшаяся, веки у нее припухли. Грим, который не был смыт перед сном, размазался по ее лицу.
- Я могу лечь?
Почему вы сказали „опять"? Сегодня здесь уже была полиция?
- Здесь нет. Но меня останавливали на улице. Уже несколько недель подряд полиция не оставляет меня в покое. Раз шесть в этом месяце я ночевала в участке. Что на этот раз?
- Надеюсь, ничего. Прошу только никому не говорить о моем визите.
- Разве вы не из полиции нравов? Что-то мне кажется, что я где-то видела вашу фотографию.
Если бы не этот размазанный грим и плохо покрашенные волосы, она была бы совсем недурна. Может быть, немного полновата, но тело у нее было упругое, глаза блестящие, с живым взглядом.
- Я комиссар Мегрэ.
- Что случилось?
- Еще не знаю. Давно вы здесь живете?
- С октября. Как только вернулась из Канн. Я всегда провожу лето в Каннах.
- Вы знакомы с соседом?
- С каким?
- Из тридцать третьего номера.
- С этим швейцарцем?
- Откуда вы знаете, что он швейцарец?
- Определила по акценту. Я работала в Швейцарии три года назад, в кабаре, в Женеве, но мне не продлили разрешения на пребывание в стране.
Местные девушки не любят конкуренции.
- Он с вами разговаривал? Заходил к вам?
- Я сама раз пошла к нему. Это было как-то после обеда. Проснулась и вижу, что кончились сигареты. Я пару раз встречала его в коридоре, он всегда вежливо здоровался со мной.
- Ну и что было дальше?
У нее была очень выразительная мимика.
- Вот именно, что ничего не было! Я постучала в его дверь. Он долго не открывал. Мне даже было интересно, что он там у себя делает.
Оказалось, он совершенно одет, в комнате у него был совершенный порядок, и он курил трубку. Никого у него не было. Я спросила: „Нет ли у вас сигарет?" Он сказал, что нет, к сожалению, но он может спуститься вниз и мне принести. Я была, как сейчас, не одета, в одной ночной рубашке. На столе у него лежала плитка шоколада. Заметив, что я на нее посмотрела, он отломил кусочек и угостил меня. Я подумала, что следует ему чем-то отплатить. По-соседски... Я думаю, вы сами понимаете. Но он ничего. Ну и я ничего. Ем шоколад, но из комнаты не ухожу. Смотрю, что он читает.
Какая-то книжка про Италию, с такими странными гравюрами. „Вам не скучно? - спрашиваю. - Вы один-одинешенек?" Но он был, пожалуй, не по этой части... Я ведь не отталкивающая... Он, по-видимому, не мог решиться, потому что внезапно сказал: „Я должен выйти. Меня ждут..."
- И это все?
- Пожалуй, да. Стены здесь тонкие, слышно, что происходит в соседней комнате. А тут у нас по ночам разное случается, иногда трудно бывает заснуть,.. Вы ведь знаете, как это бывает! Но он никогда не жаловался на шум. Туалет находится в конце коридора, так что одно могу только сказать наверняка: спать он ложился очень поздно, встречала его не раз среди ночи, когда он шел в туалет; он был всегда одет полностью.
- Вам не приходилось когда-либо взглянуть на этот дом напротив?
- Там, где живет эта сумасшедшая?
- Почему вы называете ее сумасшедшей?
- Потому что она выглядит так, как будто у нее не все в порядке с головой. Отсюда хорошо видно, что там делается, сижу у окна и смотрю.
Они редко задергивают гардины, а вечерами это далее большое удовольствие смотреть на их люстры. У них там такие огромные подсвечники, целиком хрустальные, и множество других ламп... Ее комната как раз напротив моей. Иногда вечером она задергивает гардины, но утром ее окно всегда открыто, а она, как бы не отдавая себе отчета в том, что делает, расхаживает по комнате совершенно голой. А может быть, она делает это умышленно? У некоторых женщин есть подобный бзик. Для своих личных услуг она держит двух горничных, а иногда звонит лакею, и ее нисколько не волнует, что он видит ее в таком виде, в каком создал Господь. Часто к ней приходит парикмахер и причесывает так смешно, что лопнуть можно со смеху, когда смотришь на это. Наверное, это тогда, когда она собирается на какой-нибудь светский прием. Для своих лет она хорошо держится и вовсе недурна, должна признать...
- Сколько ей может быть лет?
- Лет сорок пять... А может быть, и побольше. Такие женщины, как она, выхоленные, взлелеянные, окруженные заботой, могут отлично выглядеть до пятидесяти лет, и никто об этом не узнает!
- У нее бывают гости?
- Иногда приезжают какие-то господа с визитом. Две-три машины, редко когда больше. Чаще всего она сама куда-то исчезает.
- Одна?
- Нет. Чаще всего со своим альфонсом.
- Кто он такой?
- Не скажу, чтобы это был обычный альфонс. Молодой, по сравнению с нею щавель, моложе ее лет на двадцать. Красивый парень, высокий брюнет, одет, как куколка, а машина у него, как игрушка. Он ее сам водит, без шофера.
- И часто он у нее бывает?
- Я не могу постоянно сидеть у окна, к сожалению! Выхожу около шести, а возвращаюсь поздно ночью. Такая профессия!.