Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.
Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство.
Губы ее дрожали, когда она спросила:
- Вы принесли мне... печальную новость?
Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.
- Почему вы так думаете?
- Сама не знаю... Визит в такое время... И Оноре не приходит... Не знаю, что с ним случилось...
Она выглядела еще молодо, но было ей, пожалуй, за сорок. Кожа у нее была свежей, лицо округлое, черты его твердые.
- Господа... из полиции?
- Комиссар Мегрэ. А это инспектор Фумель.
- С Оноре несчастный случай?
- Я принес вам действительно печальное известие. Она не заплакала.
Напряженно ждала слов, которые, возможно, содержали какую-то надежду.
- Присядьте, пожалуйста. И снимите пальто, здесь очень тепло. Оноре любит, чтобы было очень тепло. Извините за беспорядок...
- Вы его любите?
Она закусила губу. Через минуту вместо ответа спросила:
- Ранен? - И сразу же потом, без паузы:
- Он умер?
Только тогда она начала плакать, сложив губы подковкой, как ребенок, не думая о том, что делается некрасивой. Одновременно она обхватила волосы обеими руками. Ее глаза блуждали по комнате, как бы в поисках угла, в котором она могла бы спрятаться.
- Я чувствовала, что это случится...
- Почему?
- Не знаю... Мы были так счастливы.
Комната, приятно обставленная солидной мебелью, с безделушками, не свидетельствующими, однако, о плохом вкусе, создавала атмосферу интимности. Сквозь открытые двери была видна ярко освещенная кухня, со столом, накрытым для завтрака.
- Извините... - прошептала она внезапно и открыла дверь в соседнюю комнату, полутемную спальню.
Она бросилась на кровать, скрыв лицо в подушке, чтобы иметь возможность выплакаться.
Мегрэ и Фумель молча глянули один на другого. Из них двоих Фумель был более взволнован, может быть, потому, что вообще имел слабость к женщинам, несмотря на хлопоты и огорчения, в которые они его вводили.
Через какое-то время - быстрее, чем можно было бы ожидать, - она встала, пошла в ванную, умыла лицо холодной водой и, когда вернулась в комнату, почти спокойная, шепнула:
- Извините...
Через минуту, уже овладев собой, она спросила:
- Что с ним произошло?
- Его нашли в Булонском лесу. Мертвого. Разве вы не читали в газете?
- Нет, я не читаю газет. Но он... В Булонском лесу? Что он там делал?
- Он был убит раньше в каком-то другом месте.
- Убит? Из-за чего?
Она старалась удержаться, чтобы снова не расплакаться.
- Вы давно были ... вместе?
- Несколько лет.
- Где вы познакомились?
- В таком маленьком кафе... здесь неподалеку.
- В... „Ла-Режанс".
- Да. Я время от времени хожу туда. Увидела его, когда он сидел там в углу.
Разве это не свидетельствовало о том, что тогда Кюэнде планировал кражу в этом самом районе? Скорее всего. Просматривая списки краж:, виновных в которых не удалось найти, наверняка можно было бы наткнуться на совершенную на улице Коленкур.
- И что было потом?
- Я уже не помню, как случилось, что у нас завязалась беседа. Он спросил меня, не немка ли я, я ответила, что из Эльзаса, родилась в Страсбурге.
На ее лице промелькнуло что-то вроде улыбки.
- Нас забавляло, что у нас обоих иностранный акцент, но у каждого свой.
Ее акцент был приятным для слуха, напевным. Жена Мегрэ тоже была из Эльзаса. И даже немного похожа - в молодые годы - на эту Эвелину: маленькая, пухленькая блондинка...
- Вы стали жить вместе?
Она вытерла платочком нос, уже порядком покрасневший. Но наверняка в эту минуту не думала о том, красиво ли она выглядит.
- Нет, он только приходил ко мне. Время от времени оставался на более долгий срок, на две-три недели, а потом говорил, что ему надо ехать. Я даже думала сначала, что у него где-нибудь в провинции есть жена и дети.
У некоторых мужчин есть такая привычка, приехав в Париж снимать с пальца обручальное кольцо. Видимо, в этих делах у нее был определенный опыт.
- И каким же образом вы удостоверились, что он не женат?
- Он не женат, правда?
- Правда.
- Я была в этом уверена. Прежде всего я заметила, какими глазами он смотрит на детей, которых встречал на улице. Видно было, что он жалеет, что у него нет своих. Может быть, он уже отказался от мысли иметь детей, но его все еще тянуло к отцовству. А во-вторых, когда он бывал здесь, когда жил вместе со мной, он вел себя иначе, чем ведут женатые мужчины.
Это трудно объяснить, но это чувствуется. Он был какой-то стыдливый... женатые мужчины иные. Первый раз, когда он ночевал у меня, он был очень смущен... а утром, когда проснулся в моей постели, не знал, что делать с собой.
- Он никогда не говорил вам, чем он занимается? О своей профессии?
- Нет.
- А вы его не спрашивали?
- Я старалась узнать, не задавая нескромных вопросов.
- Он говорил, куда уезжает?
- Говорил, что должен уехать. Только это. Ни куда, ни зачем. Раз я спросила, есть ли у него мать. Он ничего не ответил, только покраснел. Я догадалась, что он живет вместе с матерью. Во всяком случае, я знала, что у него кто-то есть, кто заботится о его белье, кто штопает ему носки - только делает это не очень старательно. На рубашке пуговицы у него были всегда пришиты криво, я не раз над этим смеялась...
- Когда вы видели его в последний раз?
- Несколько недель назад... Кажется, шесть... Минуточку... я вспомню дату.
Через минуту она спросила:
- А когда... когда это случилось?
- В пятницу. У него были при себе деньги?
- Он никогда не носил с собой много денег.