- Любовница, вторая семья?
- До сих пор это выяснить не удалось. Мои люди прочесывают квартал. Поиски осложняет то, что обращаться мы можем только к немолодым людям. Сегодня утром я допросил многих ремесленников, торговцев и мелких рантье из того района. Безрезультатно. Это было в бистро, где Вивьен каждое утро пил кофе. Его помнят, но ничего о нем не знают, поскольку он ни с кем не сближался...
- Странно, что двадцать лет спустя кто-то вдруг решил его убить...
- Потому-то я и копаюсь в его прошлом. Если отбросить версию о маньяке или психопате, решившем застрелить первого попавшегося клошара, но это маловероятно...
- Что собой представляет его жена?
- Неприятная особа. Правда, у нее была тяжелая жизнь. Однажды утром она осталась одна, с восьмилетней дочерью, без средств к существованию. К счастью, она умела шить. Начала обшивать соседок, потом немного расширила клиентуру...
- Она не переехала?
- Нет. Живет в том же самом доме на улице Коленкур, в котором жила с мужем. Только сменила этаж - перебралась в квартиру поменьше и подешевле. Женщина без возраста и смысла в жизни. Взгляд уставлен в одну точку, глаза выцветшие, какие бывают у людей, которые много страдали...
- Ей ничего не известно об уходе мужа?
- Я сумел из нее вытянуть всего несколько слов.
Если она что-либо знает, то оставит при себе, ни за что не изменит решение...
- А дочь?
- Ей сейчас двадцать восемь. Замужем за заведующим отделом в "Бон-Марше". Она чуть разговорчивее, чем мать, держится настороженно. У нее двое детей - девочка шести лет и мальчик четырех.
- Отношения с матерью у нее хорошие?
- Более или менее. Они видятся почти каждое воскресенье из-за детей, но, думаю, особо теплых чувств между ними нет. Одетт, это дочь, боготворила отца и до сих пор ревниво сохраняет его культ. Думаю, сегодня днем или завтра утром они пойдут в Институт судебной медицины на опознание тела...
- Вместе?
- Меня бы это удивило. Они пойдут порознь. Я сказал и той и другой, что они могут заняться похоронами.
Обе очень боятся журналистов и фотографов... Если вы со мной согласны, я все устрою так, чтобы не предавать огласке этот аспект дела...
- Разумеется. Я понимаю этих женщин. У вас до сих пор нет никаких соображений насчет того, кто мог совершить это убийство?
- До сих пор не появилось никакого следа. Думаю, что такого одинокого человека мне не доводилось встречать за все время работы в полиции. Он не только жил один в заброшенном доме, где нет воды и электричества, но и неизвестно чем занимался.
- Что говорит медэксперт? Вивьен был здоров?
- Великолепное здоровье. Выглядел он лет на шестьдесят пять, но по документам ему было всего пятьдесят пять, и все его внутренние органы в отличном состоянии...
- Благодарю вас, что держите меня в курсе. Если я правильно понимаю, существует вероятность, что расследование затянется...
- Если не произойдет счастливый случай, не сработает фактор везения... Например, если бы мадам Вивьен нарушила свое молчание, думаю, мы многое бы узнали.
Мегрэ вернулся к себе в кабинет и попросил соединить его с Институтом судебной медицины.
- Алло!.. Не могли бы вы мне сказать, приходила ли некая мадам Вивьен опознать тело своего мужа?
- Она ушла с полчаса назад.
Не могли бы вы мне сказать, приходила ли некая мадам Вивьен опознать тело своего мужа?
- Она ушла с полчаса назад.
- Нет никаких сомнений, что это он?
- Она его сразу узнала.
- Плакала?
- Нет. Немного постояла неподвижно, глядя на него. Спросила меня, когда сможет заняться организацией похорон, я посоветовал ей обратиться к вам. Доктору Лагодинеку тело больше не нужно. Он вытянул из него все, что мог.
- Благодарю вас. Очевидно, сегодня к вам зайдет также и молодая женщина. Это дочь...
- Я буду в ее распоряжении...
Мегрэ открыл дверь в кабинет инспекторов и окликнул Торранса.
- Ничего нового?
- Как вы и велели, шесть человек обходят район улиц Лепик и Коленкур, опрашивая посетителей баров и кафе, а также простых прохожих пожилого возраста, которые могли знать Вивьена до его исчезновения...
Не было никаких доказательств, что он стал клошаром на следующий же день после ухода из дома и мастерской. Он вполне мог переехать в другой квартал или даже прожить несколько лет в провинции.
Не имея возможности прочесать всю Францию, Мегрэ уцепился за Монмартр, сам толком не зная почему.
Чуть позднее он позвонил мадам Вивьен, чей номер нашел в телефонной книге. Она уже вернулась домой и ответила на звонок как человек, всегда ждущий плохих новостей и постоянно к ним готовый.
- Алло... Кто у аппарата?..
- Мегрэ... Мне стало известно, что вы ходили на опознание тела... Это действительно ваш муж?
Она сухо проронила "да".
- Он сильно изменился за двадцать лет?
- Как и любой другой изменился бы.
- Я только что от следователя. Упомянул о похоронах. Он разрешил выдать вам тело, чтобы всем занимались вы. Также он согласен, чтобы прессу не информировали, насколько это возможно.
- Спасибо.
- Полагаю, вы не хотите привозить тело на улицу Коленкур?
- Разумеется.
- Когда вы собираетесь его хоронить?
- Послезавтра. Я ждала известий от вас, чтобы вызвать агента похоронного бюро.
- У вас есть участок на каком-нибудь парижском кладбище?
- Нет. Мои родители были людьми небогатыми.
- В таком случае погребение, по всей вероятности, пройдет на кладбище Иври.
- Там уже лежит моя мать.
- Вы не связывались с дочерью?
- Пока нет.
- Я попрошу вас сообщить мне точный час похорон...
- Собираетесь прийти?
В этом вопросе не было ни малейшего намека на любезность.
- Не бойтесь. Вы меня не заметите...
- Если только за вами не увяжутся журналисты.
- Я сделаю так, чтобы этого не случилось.
- Я ведь не смогу вам помешать, верно?
Ее голос был горьким. Горьким вот уже двадцать лет.
Или таков ее характер? Была ли она такой в те времена, когда жила с мужем?
Мегрэ задавал себе все возможные и вообразимые вопросы, включая те, что могли бы. показаться смехотворно-нелепыми. Он безуспешно пытался реконструировать у себя в голове личность Марселя Вивьена, самого одинокого из одиноких.