.. До визита к нему я пропустил для храбрости несколько рюмок... Он это сразу же учуял: я догадался об этом по тому, как он со мной разговаривал: "Судья решит, кто из вас двоих в состоянии создать лучшие условия для жизни ребенка..." Ту же мысль высказала мне и жена. "Почему ты не уходишь? - спрашивала она не раз. У тебя что, совсем нет собственного достоинства? Разве не понимаешь, что ты здесь лишний?" Я упрямо ей отвечал: "Свою дочь я не могу оставить..." - "А разве она не моя? Думаешь, я отдам ее такому пьянице, как ты?"
- Я не пьяница, господин комиссар, - возбужденно убеждал Планшон. - Умоляю, поверьте мне, это только видимость. Раньше я никогда не пил, даже и рюмки не пропускал. Но что мне оставалось делать, когда я вынужден был слоняться по улицам вечерами напролет? Я, естественно, заходил в какой-нибудь бар, устраивался за стойкой, чтобы хоть как-то ощущать вокруг себя людей, слышать их голоса, беседы... Я выпивал одну-две рюмки и начинал размышлять... Чтобы совсем забыться, заказывал еще рюмку, потом другую... Я пытался взять себя в руки и прекратить пить, но чувствовал себя настолько плохо, что однажды чуть не бросился в Сену... Не сделал этого только из-за Изабеллы... Она не должна оставаться с ними... Лишь только представлю себе, что однажды она назовет его папой...
Планшон плакал и, ничуть не стыдясь этого, вынул носовой платок из кармана, чтобы вытереть слезы. Мегрэ не сводил с него взгляда.
Разумеется, какие-то отклонения в психике у него имелись. Был ли причиной тому алкоголизм или нет, но чувствовалось, что Планшон чересчур возбуждался и легко впадал в отчаяние.
Полиция к нему претензий не должна была иметь: ничего преступного он ведь не совершил. Он всего лишь намеревался убить жену и ее любовника, но это были только слова. О своих намерениях он никому вслух не говорил, и поэтому ему нельзя было даже предъявить обвинение в том, что он угрожал жене смертью.
Если строго придерживаться закона, то комиссар только и мог бы сказать Планшону: "Зачем вы пришли сейчас? Приходите после..."
То есть после того, как Планшон убьет жену и ее любовника! При этом комиссар добавил бы, не слишком боясь ошибиться: "Если вы изложите свою историю присяжным, как вы мне ее только что рассказали, и если у вас будет хороший адвокат, то, вполне вероятно, суд вас оправдает..."
Не явился ли сюда Планшон за тем, чтобы комиссар подсказал ему, как поступить в такой ситуации? На какой-то миг в голове Мегрэ мелькнуло подобное подозрение. Он не выносил плачущих мужчин и не верил тем, кто с легкостью изливал свою душу первому встречному, выставляя напоказ чувства, подогретые алкоголем. Это его обычно раздражало.
Мегрэ до сих пор так и не ужинал, и ему не удалось посмотреть любимую телевизионную передачу. А Планшон, казалось, даже и не собирался уходить. Ему, похоже, пришлась по душе атмосфера в этой теплой квартире.
Не получится ли с ним, как с той потерявшейся собакой: каждый, проходя мимо, гладит ее, а затем не может от нее отвязаться?
- Извините меня... - прошептал Планшон, вытирая слезы платком. - Должно быть, я кажусь вам смешным... Но я впервые делюсь своим горем с кем-то...
У Мегрэ было желание ответить ему:
- А почему вы выбрали именно меня?
Потому что о комиссаре много писали газеты, и репортеры создали ему репутацию человечного полицейского, способного все понять.
- Сколько времени прошло с тех пор, - спросил Мегрэ, - как вы написали первое письмо?
- Больше двух месяцев... Я написал его в маленьком кафе, что на площади Тертр.
.. Я написал его в маленьком кафе, что на площади Тертр...
Тогда пресса часто упоминала имя Мегрэ в связи с преступлением, которое совершил один восемнадцатилетний юнец.
- Вы написали десяток писем, все их потом порвав? И это приблизительно за неделю...
- Да... Случалось, я писал по два-три письма за один вечер, а потом на следующий день утром я их рвал...
- Затем шесть или семь недель подряд по субботам вы приходили на набережную Орфевр...
По тому, как он являлся в полицейское управление, ожидал в застекленной клетке приемной и исчезал, так и не дождавшись, когда его пригласят в кабинет, он стал такой же легендарной личностью, как и старая хозяйка галантерейной лавки с ее вязаньем. Кто из двоих - Жанвье или Люка - окрестил Планшона "субботним клиентом"?
И все же за это время Планшон не привел свою угрозу в исполнение.
Всякий раз он возвращался в дом на улице Толозе, укладывался на раскладушке на ночь, чтобы встать утром первым и, как ни в чем не бывало, отправиться на работу.
Посетитель был более проницательным, чем он казался поначалу комиссару.
- Догадываюсь, - негромко произнес он вдруг, - о чем вы только что подумали...
- О чем же я подумал?
- Что я смирился с такой ситуацией, которая существует вот уже два года... И что два месяца назад я принял решение убить жену или обоих сразу...
- Ну и что из этого?
- А то, что я еще этого не сделал... Признайтесь, что эта мысль пришла вам в голову!.. И вы решили, что у меня просто не хватает смелости...
Мегрэ покачал головой.
- Смелость в таком деле не требуется... На убийство может пойти любой дурак...
- А если нет другого выхода?.. Поставьте себя на мое место... У меня были небольшая малярная мастерская, жена, ребенок... И вот я всего лишился... У меня отобрали не только жену и дочь, но и средства к существованию... О своем отъезде они и не заикаются... Считают, что это я лишний и поэтому должен уйти из дома... Именно это я и пытаюсь вам объяснить!.. Даже отношения с клиентами изменились... Раньше Пру был всего лишь одним из моих рабочих, правда, должен признаться, что в уме и трудолюбии ему нельзя отказать... С клиентами, особенно с клиентками, у него язык подвешен лучше, чем у меня... Я и не заметил, как он стал корчить из себя хозяина, и когда заказчики звонят по делам, то почти всегда желают говорить с ним... Исчезни я завтра, никто этого и не заметит... Может быть, лишь дочь вспомнит обо мне?.. И то я не уверен...
Пру по характеру веселее меня... Он рассказывает Изабелле всякие истории, поет песни, носит ее на плечах...
- Как обращается к нему ваша дочь?
- Как и жена, она называет его Роже и совсем не удивляется, что они спят в одной комнате... Днем раскладушку убирают в стенной шкаф, и мое присутствие в доме таким образом остается незамеченным... Однако пора заканчивать... Я и так отнял у вас много времени... Нужно попросить прощения у вашей жены: она на меня, должно быть, очень сердита...
На этот раз уже Мегрэ не хотел прекращать беседу, пытаясь понять все до конца.
- Послушайте, господин Планшон...
- Да, я вас слушаю.
- Вот уже два месяца вы пытались встретиться со мной, чтобы по сути дела заявить: "Я собираюсь убить жену и ее любовника". Разве не так?
- Да.
- Целых два месяца вы постоянно об этом думаете.