– И что бы вы предложили?
– Простите?
– Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?
– Не знаю. Вообще-то у меня еще не было шанса над этим поразмыслить.
– Почему мне трудно в это поверить?.. А ты, Пэм?
– Ну что ж. Прежде всего я заставила бы нашего потрясного шерифа записать имена всех до единого людей, которых он видел прошлой ночью на том маленьком званом вечере. А потом попросила бы меня, – она показала на себя, – сколотить небольшую команду. Мы бы проехались через город – и за одну ночь исчезли бы все до единого подонки, значащиеся в этом списке.
Она улыбнулась.
– Хотя, если подумать… У меня месячные, может, поэтому я просто чувствую себя слегка кровожадной… Извините за невольный каламбур.
– Ты бы вернула их всех в консервацию? – спросил Пилчер.
– Или зверски прикончила. Я имею в виду… Сдается, они вроде как неисправимы, а?
– Скольких, вы сказали, там видели, Итан?
– Пятьдесят или шестьдесят человек.
– Я не могу принести в жертву столько своих людей. Назовите меня безнадежным оптимистом, но я полагаю, что в группе Кейт есть некий процент тех, кого можно было бы урезонить с помощью менее решительных средств, чем пытки и смерть.
Пилчер слегка посолил свое яйцо.
Откусил.
Посмотрел в прорубленное в скале окно.
Отсюда, с утеса, открывался ошеломляющий вид. В тысяче футов внизу на склоне горы простирался лес, уходя к самому городу.
Когда Пилчер снова повернулся к сидящим за столом, взгляд его стал другим – в нем появилась решительность.
– Итан, вас ждет интересная ночь, – сказал он.
– То есть?
– Вы организуете свой первый «красный день». Вернее, «красную ночь».
– Для кого?
– Почетными гостями будут Кейт и Гарольд Бэллинджер.
Пэм сияла.
– Какая блестящая идея, – сказала она. – Отруби голову змее, и змея сдохнет.
– Я знаю, Итан, что единственной «красной ночью», которую вы пережили, была ваша собственная, – сказал Пилчер, – но, полагаю, вы изучили руководство и знаете, что от вас требуется.
– Испытываешь сомнения насчет того, что придется наблюдать, как казнят твою бывшую зазнобу? – спросила Пэм.
– Твоя чуткость просто потрясает, – сказал Итан. – Напомни мне как-нибудь объяснить тебе, что такое сочувствие.
– Может, слова были подобраны неудачно, – сказал Пилчер, – но вопрос остается в силе. Ты в состоянии это сделать, Итан? И не пойми меня неправильно, не подумай, что я подразумеваю, будто в этом деле у тебя имеется выбор.
– Перспектива меня ужасает, – ответил Итан. – Если вы об этомспрашиваете. Я когда-то ее любил. Но после прошлой ночи я понимаю необходимость того, что должно произойти.
Лицо Пилчера как будто расслабилось.
– Услышать от тебя такое, Итан… Ничто не могло бы сделать меня счастливее, чем то, что ты полностью в деле. Мы работаем вместе, втроем. Для меня так важно располагать твоей безраздельной преданностью и доверием, и я еще столького тебе не рассказал… Стольким хочу поделиться… Но я должен знать, что ты действительно со мной.
– Бэллинджеров надо взять живьем, – сказала Пэм. – Ты с самого начала должен разъяснить это чиновникам, иначе наших гостей прикончат в каком-нибудь переулке. Чтобы все поняли, чтоименно мы пытаемся донести, они должны умереть в кругу Главной улицы. Смерть их должна быть кровавой и ужасной, чтобы все члены их группы поняли, какова цена непослушания.
– Я буду наблюдать, как ты руководишь «красным днем», – сказал Пилчер. – Твое поведение нынче ночью станет большим шагом на пути установления между нами настоящего доверия.
Он допил кофе и встал.
– Ступай домой и поспи, Итан. Днем я пришлю в город мистера Митера, чтобы тот вшил тебе обратно чип.
Пэм улыбнулась.
– Господи, как я люблю «красные дни», – сказала она. – Даже больше, чем Рождество. И подозреваю, что горожане тоже их любят. Вы знаете, что некоторые из них хранят в своих шкафах костюмы для большой ночи? Разукрашивают их узорами из ножей и камней… Всем нам время от времени надо чуток сходить с ума.
– Ты считаешь, что убийство двоих из нас – это «чуток сходить с ума»? – спросил Итан.
– В конце концов это у нас получается лучше всего, разве нет?
– Надеюсь, что нет.
– Лично я, – сказал Пилчер, – ненавижу «красные дни». Но если подумать, там, внизу, мои люди, и, как бы тяжело это ни было, я знаю, что им нужно. Бесконечная идеальная жизнь свела бы их с ума. В каждом идеальном маленьком городке, если копнуть, отыщется что-нибудь уродливое. Не бывает снов без ночных кошмаров.
Глава 20
Итан вошел в свой темный дом, включил воду в ванной внизу и поднялся в спальню.
Тереза спала под грудой одеял. Он наклонился и прошептал ей на ухо:
– Присоединись ко мне в ванной.
Вода ванной – вот и все, что было в доме горячим, но то был восхитительный жар.
К тому времени, как Тереза спустилась, комната наполнилась паром. Он затянул зеркало над раковиной и окно над ванной. Из-за него штукатурка выглядела запотевшей.
Тереза разделась, шагнула в воду и опустилась между ног Итана.
Теперь, когда они оба были в воде, между поверхностью воды и краем ванны остался всего лишь дюйм. Теплый туман был таким густым, что Итан почти не видел раковины.
Ногой он повернул кран так, чтобы ванную комнату заполнил шум бегущей воды, и притянул Терезу к груди. Даже в жаркой комнате ее кожа была прохладной на ощупь. Ее ухо было возле самых его губ, и это было такой идеальной позой, чтобы поговорить с ней, что Итан сам не понимал, как это не приходило ему в голову раньше.
Их окутывал пар.
– Люди Кейт не убивали ту женщину, смерть которой я расследую, – сказал Итан.
– Тогда кто ее убил?
– Или Пэм – она работает на Пилчера – или сам старик.
– Убил собственную дочь?
– Я не знаю этого наверняка, но, как бы то ни было, сегодня будет «красная ночь».
– Для кого?
– Для Кейт и Гарольда.
– Иисусе… И ты, как шериф, должен будешь им руководить.
– Верно.
– И ты не можешь его остановить?
– Я не хочу его останавливать.
– Итан.
Тереза повернула голову и посмотрела на него.
– Что происходит?
– Лучше тебе не знать.
– Ты имеешь в виду – на случай, если тебе не удастся все провернуть?
– Да.
– И как велика такая возможность?
– Очень велика. Но мы говорили об этом прошлой ночью. Я пообещал тебе, что все исправлю, даже если это означает риск потерять все.
– Знаю. Просто…
– Разговоры – одно, а когда покрышки и в самом деле плавятся о дорогу – другое. Между прочим, Пэм о нас знает. О том, что мы выходили прошлой ночью.
– Она кому-нибудь рассказала?
– Нет, и бьюсь об заклад, что не расскажет – по крайней мере, до «красного дня».
– Но что будет, если расскажет кому-нибудь после?
– После ближайшей ночи все это будет уже неважно. Но… Послушай, мне необязательно это делать. Мы могли бы со всем смириться. Прожить остаток дней как хорошие маленькие горожане. Я буду шерифом. В таком варианте будут свои преимущества. У нас здесь нет ипотеки. Нет счетов. Нас всем снабжают. Раньше я работал каждый день допоздна. Теперь я всегда прихожу домой к ужину. Мы больше времени проводим вместе, по-семейному.
Тереза прошептала:
– Часть меня гадает, смогу ли я на это купиться, знаешь ли. Просто угомониться. Но это не будет жизнью, Итан. Не на таких условиях.
Она поцеловала его мягкими от пара и тепла губами.
– Поэтому делай, что должен, и просто знай – что бы ни случилось, я люблю тебя и за последние двадцать четыре часа чувствую себя ближе к тебе, чем за последние пять лет нашего брака в Сиэтле.
Итан знал, что это, как и все остальное, хранилось на складе в консервации. Но ему невольно подумалось: если что-то и могло продержаться без изменения две тысячи лет, так это «Джобрейкерс».
В конце концов Итан и Бен остановились возле прилавка с шоколадом. Домашняя помадка во всех ее видах манила из-под стекла.
– Выбирай, что хочешь, – сказал Бёрк.
Вооружившись горячим шоколадом и бумажным пакетом, набитым самыми разными помадками, Итан и Бен пошли по тротуару. В Заплутавших Соснах это было самое оживленное время дня – занятия в школе только что закончились, на улицах звучал смех детей, и это было замечательно.
Сейчас все чувствовалось реальным, как никогда.
– Давай найдем местечко, чтобы присесть, – сказал Итан.
Он повел сына через улицу к скамье на углу Главной и Восьмой.
Они сидели, пили свой горячий шоколад и откусывали помадку, наблюдая за проходящими мимо людьми.
– Я помню себя в твоем возрасте, – сказал Итан. – Ты куда лучше, чем был тогда я. И умнее.
Мальчик поднял глаза. Вокруг его рта налипли крошки помадки.
– Правда?
Итан подумал, что благодаря очкам и «ушам» охотничьей шапки Бен очень похож на Ральфи из «Рождественской истории».
– О да. Я был маленьким поганцем. Напыщенным, всегда готовым прекословить.
Похоже, это позабавило Бена. Он отхлебнул горячий шоколад.
– Раньше школа была просто школой, – сказал Итан. – У нас были домашние задания. Родительские собрания. Табели успеваемости.
– Что такое «табель успеваемости»?
– Бланк, в котором показывалось, какие отметки ты получил за четверть. Наверное, ты не очень хорошо помнишь, как ходил в школу в Сиэтле. А эта школа слегка другая.
Теперь Бен уставился на тротуар у себя под ногами.
– Что-то не так, сын?
– Об этом не положено говорить.
Бен сказал это серьезным, тихим голосом.
– Бен, посмотри на меня.
Мальчик поднял глаза.
– Я – шериф Заплутавших Сосен. Я могу говорить обо всем, о чем захочу, черт побери. Понимаешь, я управляю этим городом.