Онбралкнигипо
четырем абонементам, и теперь в его каморке допоздна горел свет
имистер Хиггинботем стребовал с него за это, лишних пятьдесят
центов в неделю.
Он читал уйму книг, и они лишь обостряли его беспокойство.
Каждая страница каждой книги была щелкой, позволяющей заглянуть
в царство знаний. Чтение разжигало аппетит, и голод усиливался.
Притом Мартин не представлял, с чего надо начинать, н постоянно
ощущал; насколько ему не хватает знания самых азов.Ссылкина
имена и события, которые, как он понимал, должны были быть ясны
каждому, ставили его в тупик. Так же было и с поэзией, он читал
многостихови приходил от них в неистовый восторг. Он прочел
стихотворения Суинберна, которых не было втомике,полученном
отРуфи,и прекрасно понял "Долорес". Но Руфь, конечно же, не
поняла, решил он. Где ей понять такое, при ее изысканной жизни?
Потом ему попались стихи Киплинга, и егозахватилапевучесть,
ритм,волшебство, в которые тот облекал все привычно знакомое.
Его изумило, как тонко этотпоэтчувствуетжизнь,какойон
проницательныйпсихолог.ДляМартинапсихологиябыла новым
словом. Он купил толковый словарь, чтонанеслоизрядныйурон
егокошелькуиприблизилодень, когда придется снова уйти в
плавание, чтобы опять заработать денег. К тому же это привело в
ярость Хиггинботема, который предпочел бы, чтобы Мартин отдавал
свои деньги в уплату за жилье.
Подойти к дому Руфи днем Мартин не решался, затовечерами
рыскал вокруг, точно вор, украдкой поглядывал на окна, ему были
милыдажестены,еежилища.Несколькораз он чуть было не
попался на глаза ее братьям, а однажды шел следомзамистером
Морзом, на освещенных улицах всматривался в его лицо и при этом
всюдорогумечталокакой-нибудь внезапной опасности, чтобы
можно было кинуться и спасти ее отца. В другой вечер его бдение
было вознаграждено -- в окне второго этажа мелькнулаРуфь.Он
увиделтолькоееголовуиплечииподнятыеруки-- она
поправляла перед зеркалом прическу. То было лишь мгновенье,но
для Мартина хватило мгновения,-- кровь забурлила вином и запела
в жилах. А потом Руфь опустила штору. Но теперь он знал, где ее
комната,истойпорычасто топтался там, в тени дерева на
другой стороне улицы, и курилсигаретузасигаретой.Как-то
днемонувидел ее мать, та выходила из банка, и он лишний раз
убедился, какое огромное расстояние отделяет от него Руфь.Она
изтех, кто имеет дело с банками. Он отродясь не был в банке и
думал, что подобные учреждения посещают только очень богатыеи
очень могущественные люди.
Водном отношении с ним произошел нравственный переворот.
На него подействовала ее опрятность ичистота,ивсемсвоим
существомонтеперьжаждалстатьопрятным. Это необходимо,
иначе он никогда не будет достоин дышать одним с нейвоздухом.
Онсталчистить зубы, скрести руки щеткой для мытья посуды и,
наконец,ваптечнойвитринеувиделщеточкудляногтейи
догадался,длячего она. Он купил ее, а продавец, поглядев на
его ногти, предложил ему еще и пилку дляногтей,такчтоон
завелещеоднутуалетнуюпринадлежность.
Он купил ее, а продавец, поглядев на
его ногти, предложил ему еще и пилку дляногтей,такчтоон
завелещеоднутуалетнуюпринадлежность.Вбиблиотеке ему
попалась книжка об уходе за телом, ионтотчаспристрастился
обливатьсяпоутрам холодной водой, чей немало удивил Джима и
смутил Хиггинботема, которыйнеодобрялподобныеновомодные
фокусы,новсерьеззадумался,нестребоватьлис Мартина
дополнительной платы за воду. Следующим шагом былиотутюженные
брюки.Ставвнимательнейквнешности, Мартин быстро заметил
разницу: у трудового люда штаны пузырятся на коленях, а у всех,
кто рангом повыше, ровная складка идетотколенкбашмакам.
Узналониотчеготак получается и вторгся в кухню сестры в
поисках утюга и гладильной доски.Поначалуунегослучилась
беда:он непоправимо сжег одну пару брюк и купил новые, и этот
расход еще приблизилдень,когданадобудетотправитьсяв
плавание.
Нопеременыкоснулисьнетолько внешнего вида, они шли
глубже. Он еще курил, но больше не пил.Преждеемуказалось,
выпивка -- самое что ни на есть мужское занятие, и он гордился,
чтоголова у него крепкая и уж почти все собутыльники валяются
подстолом,аонвсенехмелеет.Теперьже,встретив
кого-нибудь из товарищей по плаванию, а в Сан-Франциско их было
немало,он, как и раньше, угощал их, и они его угощали, но для
себя он заказывал кружку легкого пива илиимбирнуюшипучкуи
добродушносносилих насмешки. А когда на них нападала пьяная
плаксивость, приглядывался к ним, видел, какпьяныйпонемногу
превращаетсявживотное,иблагодарилбога, что сам уже не
такой. Каждый жил не так, как хотел, и рад был про этозабыть,
анапившись,этитусклыетупыедушиуподоблялись богам, и
каждый становился владыкой в своем раю, вволю предавался пьяным
страстям. Мартину крепкие напитки были теперь ни к чему. Он был
пьян по-иному, глубже,-- пьянила Руфь, она зажгла в немлюбовь
и на миг дала приобщиться к жизни возвышенной и вечной; пьянили
книги,онипородилимириадынавязчивыхжеланий,не дающих
покоя; пьянило и ощущение чистоты, которой ондостиг,отнее
еще прибыло здоровья, бодрость духа и сила так и играли в нем.
Как-товечером он наудачу пошел в театр -- вдруг она тоже
там -- и действительно углядел ее с галерки. Она шла по проходу
партера с Артуром икаким-томолодымчеловекомвочках,с
курчавойгривой, при виде которого в Мартине мигом вспыхнули и
опасения и ревность. Она села в первом ряду, и он уже малочто
виделвэтотвечер,толькоее -- издали, словно в дымке --
хрупкие белые плечи и пышныезолотистыеволосы.Затодругие
смотрелипосторонам,и,изредкавзлядываяна соседей; он
заметил двух девушек в ряду передним,чутьвстороне,они
оборачивалисьибойкоулыбалисьему.Онвсегдалегко
знакомился. Не свойственно ему былозадиратьнос.