И я еще много чему
выучился, вы даже не представляете, сколько явсегоузнал.И
этоятольконачинаю.Дайте срок, я...-- Он запнулся, хотел
увериться, что говорит правильно,--янаберутемп.Этоеще
первые шаги. Я только начинаю кумекать...
-- Пожалуйста, не говорите "кумекать",-- прервала Руфь.
-- Смекать, -- поспешно поправился он.
-- Лучше обходиться без этого слова,-- возразила она.
Он все барахтался, стараясь выплыть.
-- Якудагну,ятольконачинаю соображать, что тут к
чему.
Изжалостионавоздержаласьотзамечания,иМартин
продолжал:
-- Сдается мне, знания -- они вроде штурманской рубки. Как
придувбиблиотеку,всегдапроэто думаю. Дело учителей по
порядку растолковать ученикам все, что есть в рубке. Учителя --
проводники по штурманской рубке, вот и все. Ничегоновогоони
тутне выдумывают. Не они все это сработали, не они создали. В
рубке есть карты, компас, все, что надо, а учительское дело все
новичкам показать, чтоб не заблудились. Ну, а я не заблужусь. Я
уж дорогу распознаю. Почти всегда знаю, где я есть... опятьне
так сказал?
-- Выражение "где я есть" неправильное.
-- Нуда,-- с благодарностью согласился Мартин,-- Я почти
всегда знаю, где я. Так где же я? Давштурманскойрубке.А
некоторым, видать...
-- Наверно, -- поправила она.
-- Некоторым, наверно, нужны проводники... почти всем, а я
так думаю,ямогуобойтисьбезних.Я уже сколько времени
пробыл в рубке и вот-вот научусь разбираться,соображу,какие
мненужныкарты,какие берега я хочу исследовать. Раскинул я
мозгами и вижу: сам я, один, справлюсь куда быстрей.
Известно ведь, ход эскадры применяется кскоростисамого
тихоходногокорабля,ну, и с учителями так же. Нельзя им идти
быстрей рядовых учеников, а я пойду своим шагом и обгоню их.
-- "Тот шагает быстрей, кто шагает один",--процитировала
Руфь.
-- Асвамиявсеравно бы шагал быстрей,-- готов был
выпалить Мартин, и емуужепредставилисьбескрайниезалитые
солнцемпросторы и полные звезд бездны, и он плыл там вместе с
нею, обхватив ее рукой, и ее светло-золотистые волосы льнулик
еголицу.Ив тот же миг он осознал свое жалкое косноязычие.
Господи! Если бы он мог передать ей словами то, что виделсам!
Взволновало,мучительнойтоской отозвалось желание нарисовать
те картины, что, незваные, вспыхивали в зеркале памяти. А,вот
оно!Тайнаприоткрыласьему.Вотчто,оказывается, делали
великие писатели и замечательные поэты. Вот почему они
сталититанами.Ониумеливыразитьто,чтодумали,
чувствовали,видели.Дремлющиенасолнцепекесобакичасто
скулят и лают,ноонинеспособнырассказать,чтожеим
привиделосьтакое,отчегоонизаскулили и залаяли.
Он часто
гадал, что же они видят. Вот и сам он -- всеголишьдремлющий
на солнцепеке пес. Он видит величественные, прекрасные картины,
но,чемпересказать их Руфи, только и может скулить да лаять.
Нет, больше он нестанетдрематьнасолнце.Онподымется,
стряхнет с себя сон и будет стараться изо всех сил, работать не
покладаярук,учиться -- пока не прозреет, не заговорит, пока
не сумеет разделить снейбогатствозапечатленныхвпамяти
картин.Открыливедьдругие секрет выразительности, обратили
слова в послушных слуг, ухитряются так их сочетать, чтовместе
словаэти значат куда больше, чем сумма их отдельных значений.
Мартина глубоко взволновала приоткрывшаяся ему тайна,иопять
засияли перед ним залитые солнцем просторы и звездные бездны...
Апотомон,заметил,какая стоит тишина, и увидел, что Руфь
весело смотрит на него и глаза ее смеются.
-- Я грезил наяву, -- сказал он,иотзвукаэтихслов
екнулосердце.Откудавзялисьунеготакиеслова?Они
совершенно точно выразили то, из-за чего прервался их разговор.
Произошло чудо. Никогда еще не выражал он возвышенную мысль так
возвышенно. Но ведь он никогда инепыталсяоблечьвслова
возвышенныемысли.Вот именно. Теперь все понятно. Он никогда
не пробовал. А Суинберн пробовал, и Теннисон, и Киплинг, ивсе
другие поэты. В уме промелькнули "Ловцы жемчуга". Он ни разу не
осмелилсязаговоритьоважном,окрасоте,которойбыл
одержим,-- об этом источнике еговдохновенья.Онвернетсяк
историиоловцахжемчуга,ионастанетсовсемдругая.
Беспредельность красоты, что по правунаполнялаэтуисторию,
поразилаего,иопять он загорелся и осмелел и спросил себя,
почемуневоспетьэтукрасотупрекраснымистихами,как
воспеваливеликиепоэты.Авсянепостижимаяпрелесть,
вдохновенный восторг его любви кРуфи!Почемуневоспетьи
любовь,каквоспеваливеликиепоэты? Они складывали стихи о
любви. Сложит и он. Черт побери...
Со страхом он услышал, как этот возгласотдалсявушах.
Замечтавшись,ончертыхнулсявслух.Кровь бросилась в лицо,
хлынула волнами, поглощая бронзу загара, и вот уже краска стыда
разлилась по шее до самого воротничка и вверх, до корней волос.
-- Я... я...проститеменя,--пробормоталон.--Я
задумался.
-- Апрозвучалоэтоувас как будто молитесь,-- храбро
ответила Руфь, но внутренне всясжалась,похолодела.Впервые
приней выругался знакомый человек, и она была возмущена -- не
только из принципа и не от благовоспитанности,--буйныйпорыв
жизни,ворвавшийсявотгороженныйотвсегогрубого сад ее
девичества, глубоко ее оскорбил.
Но, она простила и удивилась, как легко ей былопростить.
Отчего-то прощать ему оказалось совсем нетрудно. У него не было
возможностистатьтаким,какдругиемужчины,ионтак
старается, и делаетуспехи.