Отчего-то прощать ему оказалось совсем нетрудно. У него не было
возможностистатьтаким,какдругиемужчины,ионтак
старается, и делаетуспехи.Онаинеподозревала,чтоее
снисходительностькнемуможетбыть вызвана какими-то иными
причинами. Да и как ей было понять. До двадцати четырех лет она
прожила в безмятежном равновесии, ни разу даже не влюбилась,а
потомунеумеларазбираться в своих чувствах; не испытав еще
жаранастоящейлюбви,несознавала,чтосейчасвней
разгорается любовь.
Глава 11
Мартинопятьвернулсяк "Ловцам жемчуга" и давно бы уже
покончил с ними, если бы то и дело не отрывался, пытаясь писать
стихи. Его вдохновляла Руфь, и стихи он писал любовные,нони
одногонезавершил.Высокимискусствомпоэзиизадень не
овладеешь. Рифма, ритм,композициястихаужесамипосебе
достаточносложны,нокромеэтого,сверх этого, есть и еще
что-тонеуловимое,ускользающее,онощущалэтововсех
прекрасныхстихахвеликих поэтов, а поймать, заключить в свои
стихи не мог. То был сам непостижимый дух поэзии,Мартинчуял
его близость, охотился за ним, но тот не давался. Казалось, это
-- жаркоесияние,обманныйуплывающийтуман, до которого не
дотянуться,лишьизредкавдругпосчастливитсяухватить
несколькопрядейисплестиизних строчки, которые звенели
внутри неотступным эхом или проплывали передмысленнымвзором
воздушными видениями неправдоподобной красоты. Это было горько.
Онжаждалвысказатьсебя,аполучаласьобыкновеннейшая
болтовня,такоемогвсякий.Ончиталнаписанноевслух.
Увереннойпоступьюшагал размер, рифма подхватывала, отбивала
столь же безукоризненный ритм, но не было ннихнижара,ни
высокоговолнения,котороеощущалвсебе Мартин. Не мог он
этого понять и, в отчаянии, поверженный,угнетенный,сноваи
сновавозвращалсякочерку.Конечноже, проза более легкий
способ высказаться.
После "Ловцов жемчуга" он написал очерк о море иожизни
матросов,иобохотеначерепах,и еще о северо-восточных
пассатах. Потом попробовал себя в рассказеисходунаписал
шесть рассказов и разослал их в разные журналы. Он писал много,
усердно,сутрадовечера, до поздней ночи, отрывался лишь,
чтобы войти в читальню, в библиотеку за книгами или к Руфи.Он
былпоистинесчастлив.Жизньбыла полна как никогда. Пламя,
горевшее в нем, не слабело ни на миг.Кнемупришларадость
созидания,та,которой будто бы владеют только боги. Все, что
было вокруг -- запах гниющих овощей и мыльной пены,неряшливый
видсестры,злораднаяухмылкаХиггинботема,--простосон.
Подлинная жизнь шла у неговголове,икаждыйрассказбыл
частицей этой подлинной жизни.
Днянехватало. Столько всего хотелось узнать. Он урезал
сон до пяти часов, и оказалось,этимвполнеможнообойтись.
Попробовалспатьчетыресполовинойчасаиссожалением
вернулся к пяти. Он бы с радостью посвятилвсеостающеесяот
снавремялюбомуизсвоихзанятий. Жаль было отрываться от
сочинительства ради ученья,отрыватьсяотученьяиидтив
библиотеку,приходилось гнать себя из штурманской рубки знаний
или из читальни, от журналов, полных секретами мастерстватех,
ктосумелпродатьплодытрудов своих. Что-то рвалось в нем,
когда надо было встать и уйти от Руфи, но по темнымулицамон
не шел, а мчался, спеша скорее попасть домой, к своим книгам. А
труднеевсегобылозахлопнутьучебникалгебрыили физики,
отложить книгу и карандаш,закрытьусталыеглазаиуснуть.
Самая мысль, что надо выключиться из жизни, даже так ненадолго,
быланенавистнаиутешалоодно,чтоужечерез пять часов
зазвенит будильник. Все же он потеряет не больше пяти часов,а
потомтрезвонвырветегоизбеспамятства, и начнется новый
чудесный день длиной в девятнадцать часов.
Тем временем шла неделя за неделей, деньги таяли, ановых
доходовнебыло.Черезмесяцпослетого,как он послал в
"Спутникюношества"приключенческуюповестьдлямальчишек,
рукопись ему вернули. Отказали в самых деликатных выражениях, и
Мартинничутьне обиделся, решил, что редактор славный малый.
Совсем иные чувства вызвал унегоредактор"Сан-францисского
наблюдателя". Прождав ровно две недели, Мартин ему написал. Еще
черезнеделюнаписалопять.Наисходемесяцапоехалв
Сан-Франциско и направился к редактору.Ноувидетьсясэтой
высокой персоной не удалось, помешал охранявший врата цербер --
рыжиймальчишка-рассыльный.Кконцупятойнеделирукопись
вернулась по почте, безединогосопроводительногослова.Ни
письменногоотказа,ни объяснения, ничего. Так же поступили с
егоматериаламиипрочиеведущиесан-францисскиегазеты.
Получиврукописи, Мартин послал их в журналы восточных штатов,
но их вернули и того быстрей, в сопровождении печатныхбланков
с отказом.
Такжевернулисьирассказы.Мартинчиталихи
перечитывал, они нравиласьему,оченьнравились,онпросто
понятьнемог,почему их отвергают, пока однажды не прочел в
какой-то газете,чторукописидолжныбытьперепечатанына
машинке. Все стало ясно. Ну конечно, редакторы так заняты у них
нетнивремени,ни сил разбираться в чужом, почерке. Он взял
напрокат пишущую машинку изаодинденьнаучилсяпечатать.
Каждыйденьтеперьонперепечатывалнаписанноеза день, а
прежние рукописи перепечатывал, как только они возвращались.К
немаломуегоудивлению,стали приходить обратно и те, что он
отпечатал намашинке,Казалось,челюстьунегосталаеще
упрямей,подбородоквыпятилсявоинственней,ионотправил
рукописи в другие редакции.