К
немаломуегоудивлению,стали приходить обратно и те, что он
отпечатал намашинке,Казалось,челюстьунегосталаеще
упрямей,подбородоквыпятилсявоинственней,ионотправил
рукописи в другие редакции.
Подумалось, чтооннесудьясвоимжесочинениям.Он
испробовал--какотнесетсяк ним Гертруда. Прочел ей вслух
рассказ. Глаза у неезаблестели,онапосмотрелананегос
гордостью и сказала:
-- Знатно, вон ты, стало быть, чего пишешь.
-- Да,да.А рассказ... нравится он тебе? -- нетерпеливо
спросил Мартин.
-- Знатно, а как же,--былответ.--Знатно,страхкак
интересно.
Мартин,однако,заметил,сестручто-тосмущает. На ее
добродушном лице все ясней проступало недоумение, И он ждал.
-- Слышь, Март,-- после долгого молчания,-- а чемдело-то
кончилось?Этотмолодой,онещевсепыжится,чуднотак
разговаривает, досталась она ему?
Онобъяснилразвязку,написанную,какемуказалось,
мастерски и вполне понятно, и сестра сказала:
-- Во-во,яэтоихотела знать. Чего ж ты так прямо не
написал?
Он прочел ей не один рассказ и не дна и уяснил себеодно:
ей нравятся счастливые концы.
-- Знатныйрассказ,рассказчтонадо,-- объявляла она,
отрывалась от корыта, распрямляласпину,краснойраспаренной
рукойотиралапотныйлоб,-- а только запечалилась я. Плакать
охота. Печалей этих кругом и так полно. Вотпрочегохорошее
подумаешь,тогдаисамойвродехорошо.Слышь,а чтоб ему
женитьсянанейи...Тыневобиде,Март?--опасливо
спрашивала она.-- Устала я, потому, видать, и хочется хорошего.
Авсеодно, знатный рассказ... знатный, а как же. И куда ж ты
его запродашь?
-- Ну, это уж другое дело,-- засмеялся Мартин.
-- Нет, а как и впрямь запродашь, сколько, думаешь, дадут?
-- Да уж сотню. Никак не меньше, такие нынче цены.
-- Ишь как! Вот бы и впрямь запродать.
-- Легкие денежки, а? -- Потом сгордостьюприбавил:--
Это я за два дня написал. Выходит, полсотни долларов в день.
Он страстно хотел прочесть свои рассказы Руфи, но не смел.
Надо подождать,пускай сперва хоть несколько напечатают, решил
он, тогда она поймет, чего ради он трудился.Темвременемон
продолжалусиленнозаниматься. Никогда еще дух приключений не
манил еготакнеодолимо,каквовремяэтихпоразительных
странствийвцарстверазума.Онкупил учебники по физике и
химии и не оставлял занятияалгеброй,решалтеперьиновые
задачи,вникалвопыты.Результатылабораторныхработон
принимал на веру,амогучаясилавоображенияпомогалаему
представлятьреакциихимическихвеществяснее, чем рядовому
студентувовремяопытоввлаборатории.
Мартинпоглощал
страницы, несущие груз знаний, и, ошеломленный, обретал ключи к
природевещей.Преждеонвоспринимал мир, не задумываясь, а
теперь постигал, как все в этоммиреустроено,каксвязаны,
взаимодействуютэнергияиматерия.Всознаниипостоянно
вспыхивали объяснения то одного, тодругого,чтобылодавно
знакомо.Ондумал,какэтомудрои просто -- рычаг, блок,
вспоминалкорабельныелебедки,ганшпуги,тали.Теперьему
понятнасталатеориянавигации,благодарякоторойкорабли
безошибочно находят путь в морских просторах, где нет ни дорог,
ни вех. Ему открывались секреты штормов, и дождей, иприливов,
ипричинывозникновения пассатов, и он задумался, не поспешил
ли он со своим очерком осеверо-восточномпассате.Сейчас-то
он,конечно,написалбылучше.Разон побывал с Артуром в
Калифорнийскомуниверситете,затаивдыхание,исполненный
благоговения,прошелполабораториям,смотрел, как делаются
опыты, и слушал лекцию профессора физики.
Но сочинительствооннезабросил.Потокрассказовне
иссякал,и еще он начал писать стихи попроще, какие встречал в
журналах, но однажды,потерявголову,попуступотратилдве
недели -- написал белыми стихами трагедию и был огорошен, когда
еетотчасотверглишестьжурналов. Потом он открыл для себя
Хенли и по образцуего"Больничныхзарисовок"написалцикл
стиховоморе.Незамысловатыеэтистихиполны были света,
красок, романтики, приключений. Он назвал их "Голосаморя",и
емуказалось, ничего лучше он еще не писал. Стихотворений было
тридцать, Мартин написал их за месяц, сочиняя по одному в день,
после окончания дневной работы над прозой, а прозы онзадень
писалстолько,сколькообычныйпреуспевающий автор пишет за
неделю. Труд не пугал его. Да это разве труд!Онобреталдар
речи,ивсякрасотаи чудо, что годами копились в его немой
доныне, косноязычной душе, теперьполилисьживымнеукротимым
потоком.
"Голоса моря" он не показал никому, даже редакторам. Он им
больше не доверял. Но не от недоверия не представил он "Голоса"
на ихсуд.Такимипрекрасными казались ему эти стихи, что он
хотел приберешь их дотогодалекоголучезарногодня,когда
решится прочесть их Руфи и разделить их с ней. А пока он хранил
ихусебя, читал вслух, возвращался к ним снова и снова и под
конец уже знал на память.
Он жил полной жизнью каждое мгновенье, не только наяву, но
и во сне, все эти пять часов ум его бунтовал против передышки и
претворял мысли и события дня в нелепые, немыслимые сновидения.
В сущности, он никогда не отдыхал, и организм менее выносливый,
мозг не столь уравновешенный, не выдержалибы,сломились.Он
теперьрежебывал вечерами у Руфи: приближался июнь, скоро ей
сдаватьэкзаменынастепеньбакалавраионаокончит
университет.