Голова и плечи болели, болела
спина, не было на немживогоместечка,вголове--тяжестьи
муть.Вшколеон не играл, и не учился тоже. Даже неподвижно
просидеть весь день за партой, не вставая и вперемену,ито
быломукой.Казалось, эти ежедневные сражения начались тысячи
лет назад, жизнь обратилась в нескончаемуюпыткуинебудет
этим ежедневным дракам конца. Почему же это он никак не одолеет
Чурбана?--частодумалон,ведьтогдаконецего,Мартина,
мучениям. Ни разу не пришло ему в голову отказатьсяотдраки,
признать себя окончательно побежденным.
И вот он тащится в проулок, измученный телом и душой, зато
постигает науку истинного упорства, противостоит своему вечному
врагу,Чурбану,атот,мучаясьнеменьше,ужеготовбы
покончитьсэтимидраками,еслибынеэтаорава
мальчишек-газетчиков,ведьони ждут зрелища, и, как ни тяжко,
надобытьгордым.Однаждыпоследвадцатиминутотчаянных
попытокизничтожитьдругдруга,ненарушаяправил,не
разрешающих лягаться, бить нижепояса,ударитьповерженного,
Чурбан,задыхаясь и едва держась -на ногах, предложил считать,
что они квиты. И сейчасзастолом,уронивголовунаруки,
Мартинсо счастливым волнением видел себя в тот далекий миг --
его шатает, он задыхается, давится кровью с разбитых губ, и все
равно неверной походкой движется на Чурбана, сплевываеткровь,
чтобызаговорить,и орет, что никакие не квиты, а если Чурбан
желает, пускай сдается. Но нет, Чурбаннесдалсяисражение
продолжалось.
Надругойдень,и на третий, и еще бессчетное множество
раз проулок былсвидетелемихсражений.Каждыйденьперед
началом,едваонзамахивался, его пронизывала боль, и первые
удары,которыеонинаносилидругдругу,былинестерпимо
мучительны:апотомвсеощущенияпритуплялись, и он дрался
вслепую, подпрыгивал, пританцовывал, уклонялсяотударов,и,
словновосне,виделисьему крупные черты, горящие звериные
глазки Чурбана. Только это он ивидел,всеостальноевокруг
лишь кружащаяся в вихре пустота. Ничего нет в мире, кроме этого
лица,ивовекнебудетпокоя,блаженногопокоя, пока он,
Мартин, не разобьет его в лепешкукровоточащимикулакамиили
покакровоточащиекулаки,имеющие какое-то отношение к этому
лицу, не разобьют в лепешку его самого. И уж тогда онтакли,
эдаклиобрететпокой.Асчесть,чтоониквиты,просто
квиты,--нет, невозможно.
Наступил день, когда он приплелся в проулок, а Чурбана там
не было. Чурбан не пришел. Мальчишки поздравилиего,сказали,
онпобедилЧурбана. Но Мартин не был удовлетворен. Не победил
он Чурбана, и Чурбан его не победил. Дело кончилось ничем. Лишь
потом они узнали, что в тот самыйденьуЧурбананеожиданно
умер отец.
--Мартинперенессячерезгоды в Аудиториум, на галерку.
Было ему семнадцать, и онтолькочтовернулсяизплаванья.
Началась заварушка. Кто-то к кому-то пристал, Мартин вступился,
и перед ним оказались горящие глаза Чурбана.
-- Разделаюсьс тобой после представленья,-- прошипел его
давний враг,
Мартинкивнул.Кним,учуявзаварушку,ужеспешил
вышибала.
-- Ждутебянаулицепослепредставленья,-- прошептал
Мартин, а по лицу его можно было подумать,будтоонпоглощен
танцорами, выплясывающими на сцене в деревянных башмаках.
Вышибала свирепо на них глянул и отошел.
-- Ты с компанией? -- спросил Мартин в перерыве.
-- Ясно.
-- Тогдаиясебесыщу,--объявил Мартин. В антракте он
сыскал подмогу -- троихребят,которыхзналпогвоздильной
мастерской,пожарногосжелезной дороги, полдюжины любителей
пошуметь и еще столько же изкомпании,приводившейвтрепет
весь квартал Восемнадцатой -- Маркет-стрит.
Впотокезрителей,хлынувшемизтеатра,обе компании
незаметно разошлись на противоположные стороны улицы. Потомна
безлюдном углу сошлись держать военный совет.
-- МостВосьмойулицысамоеподходящее,-- сказал рыжий
парень из компании Чурбана.--Дратьсяможнопосередкепод
фонарем, а появятся фараоны, дадим деру в другую сторону.
-- Ладно,идет,--сказалМартин,посоветовавшисьс
заводилами из своих.
Мост Восьмой улицы, переброшенный черезодинизрукавов
дельты Сан-Антонио, в длину не меньше трех городских кварталов.
Посредимостаипо концам горели электрические фонари. И эти
крайние фонари не дадут ни одному полицейскому ступить намост
незамеченным. Для битвы, что ожила сейчас под сомкнутыми веками
Мартина,местобезопасное. Он видел две оравы, воинственные и
угрюмые, они держались поодаль друг от друга, каждая --позади
своего бойца; видел, как сам он и Чурбан раздеваются. В стороне
выставленыдозоры,их задача -- не спускать глаз с освещенных
концов моста. Один из любителей пошуметь держал куртку Мартина,
рубашку, матросскуюбескозырку,есливмешаетсяполиция,он
мигом кинется с ними подальше от греха. И вот Мартин выходит на
серединуивупор смотрит на Чурбана, предостерегающе подняв
руку, и снова он слышит слова, что сказал тогда:
-- Никаких рукопожатий. Понял? Будем биться и боле ничего.
И чтоб пощады непросить.Счетыунасстарые,деремсядо
победного. Кто кого уложит на обе лопатки.
Мартинприметил,Чурбан было заколебался, но перед двумя
сворами взыграла прежняя рисковая гордость.
-- Да чего там!--ответил он.--Еще разговоры разговаривать!
До конца так до конца.
И они кинулись друг на дружку,будтомолодыебычки,во
всемвеликолепииюности,вооруженныелишькулаками,да
ненавистью, да жаждойисколошматить,изувечить,изничтожить.