Все,чегодостигчеловек за время тысячелетнего мучительного
восхождения,былозабыто.Отвсегоэтогоосталсялишь
электрический фонарь, веха на великом пути к вершинам. Мартин и
Чурбанбылидвадикаряизкаменноговека,тесамые, что
укрывались впещерахинадеревьях.Всеглубжеиглубже
опускалисьони,впучину,наилистоедно, где зарождались
примитивные начатки жизни, и подобно крупицам звезднойпылив
небесахиатомамвовсемсущем,движимые слепой стихийной
силой,притягивались,отталкивалисьисновапритягивались,
опять и опять, без конца.
-- Господи!Нуискоты,свирепоезверье!--пробормотал
Мартин, вновь наблюдая за той дракой. При егоредкостнойсиле
воображения,онсловносмотрелв кинетоскоп. Он был сразу и
зритель и участник. Все впитанное за долгие месяцы приобщения к
культуре и самоусовершенствования содрогалось от этого зрелища;
апотомнастоящеестерлосьвсознании,призракипрошлого
завладелиим,иснова он--прежний Мартин Иден, он только что
возвратился из плавания и дерется с Чурбаном намостуВосьмой
улицы. Он терпел боль, и надрывался, и потел, и истекал кровью,
и бурно ликовал, когда ободранные кулаки попадали в цель.
Двабешеныхсмерча,заряженныененавистью, в неистовом
круговоротесшибалисьдругсдругом.Времяшло,идве
враждебныеоравыпритихли.Никогдаеще не видели они такого
накала яростииужаснулись.Этидвоеоказалисьещеболее
жестокими, чем они сами. Безоглядность первых минут, пыл силы и
молодостисменилисьосторожнойрасчетливостью.Нитому, ни
другому не удавалось взять верх. "Верная ничья"-- донеслосьдо
Мартина.Потомонсделал ложный выпад вправо, влево, получил
ответный яростныйударипочувствовал--рассеченаскула.
Голымирукамитакогонесделаешь. Рана была страшная, среди
зрителей поднялся ропот изумления. Мартин залился кровью. Но не
выдалподозрения.Онповелсебяневероятноосторожно,--он
хорошознал, на какое коварство и гнусную низость способны его
собратья. Он помедлил, присматриваясь, потом будто вбешенстве
кинулся,нонаполдорогеостановился -- увидел наконец, как
блеснул металл.
--Подыми руку -- заорал он.-- Свинчаткой меня вдарил.
Обе своры, злобнорыча,рванулисьвперед.Ещемиг,и
начнетсяобщаяпотасовка,ионнесможетотомстить.Он
осатанел.
-- Все прочь! --хриплозавопилон.--Поняли?Эйвы,
поняли?
Ивсешарахнулисьназад.Сами звери, в нем они увидели
сверхзверя и, укрощенные, подчинились.
-- Никто не суйся, уж я с ним сочтусь! Гони свинчатку!
Чурбан, отрезвев и малость струхнув, отдал гнусное оружие.
-- Никто не суйся, уж я с ним сочтусь! Гони свинчатку!
Чурбан, отрезвев и малость струхнув, отдал гнусное оружие.
-- Этотыемупередал,ты,Рыжий,заспинами
пролез,--продолжал Мартин и швырнул свинчатку в воду.-- Я видал
-- рядомотираешься,ещеподумал,какогочерта. Опять чего
затеешь, забью насмерть. Понял?
Иопятьонидрались,вполнейшемизнеможении,в
изнеможениибезмерном,невообразимом, и наконец толпа зверей,
насытясь видом крови,встрахеотпроисходящего,забылао
распряхисталаупрашиватьих разойтись. Видно было, Чурбан
вот-вотрухнетииспуститдухилииспуститдухстоя;
изуродованныйкулакамиМартинаиужена себя непохожий, он
дрогнул, заколебался; но Мартин ринулсянанегоиосатанело
бил, бил опять и опять.
Казалось,прошлавечность.Чурбанслабелна глазах, а
удары с обеих сторон всесыпались,итутраздалсяхрусти
праваярукаМартинабессильноповисла. Перелом. Все слышали
хруст и поняли, что он означает;понял,иЧурбан,кактигр
кинулсянаискалеченного врага и обрушил на него град ударов.
КомандаМартинарвануласьвперед,готоваявступиться.
Оглушенныйбеспрерывносыплющимисянанегоударами, Мартин
невольно всхлипывал и стонал в безмерном отчаянии, вмуке,но
остановил защитников бешеной неистовой бранью.
Онбилоднойлевой,и,покабил,упряма,почтв
полубеспамятстве, до него донесся словно издалекаприглушенный
опасливый ропот обеих команд и чей-то дрожащий голос:
--Это ж, ребята, не драка. Убийство, надо их растащить.
Норастаскиватьнестали,иМартинбыл рад и устало,
безостановочно бил левой, лупил кровавоемесиво,чтомаячило
напротив,--нелицо,нет, что-то мерзкое, страшное, качалось
передегозатуманеннымиглазамииневнятнобормотало,
безымянное,невыразимогнусное,иупорноне исчезало. И он
лупил, лупил, все медленнее и медленнее,ипоследниеостатки
жизненнойсилывытекалииз него, и проходили века, вечность,
огромные промежутки времени, и наконец онбудтосквозьтуман
заметил, как это безымянное оседает, медленно оседает на грубый
дощатыйнастил моста. И вот Мартин стоит над ним и, качаясь на
подламывающихся дрожащих ногах и в поискахопорыцепляясьза
воздух, говорит чужим, неузнаваемым голосом:
-- Нучто,хватитстебя?Слышь,хватитстебя? Он
повторял все одно итоже,опятьиопять--требовательно,
умоляюще,угрожающе,апотомпочувствовал:ребятаизего
команды держат его, похлопывают по спине; пытаются натянутьна
негокуртку.