И
поверьте, еслибы она потом не разливалась по долине рекиСакраменто, я бы
опять воспользовался ею для орошения.
-- Ах, голубчик, голубчик, -- смеясь, сказалГрэхем, -- да вы могли бы
написатьцелуюпоэмуочудесах,которыесовершаетвода.Явстречал
огнепоклонников, но теперья впервые вижу водопоклонника. И живете вы не на
песках, а на водах, -- простите мне неудачный каламбур...
Грэхему не пришлосьдосказать свою мысль до конца.Справа, неподалеку
отних,раздалсязвонкий стук копыт,затем оглушительныйвсплескводы,
возгласы и взрывженского смеха.Однако смехбыстрооборвался, раздались
тревожные крики, сопровождаемые таким фырканьем и барахтаньем,точно тонуло
какое-то чудовище. Дик наклонилголовуи заставил лошадь проскочить сквозь
заросли сирени, Грэхем на своей Альтадене последовал заним. Они выехали на
залитую ярким солнцем лужайку, и Грэхему открылось необыкновенное зрелище.
Серединуобсаженнойдеревьямилужайкизанималбольшойквадратный
бетонированный бассейн. Одинего конец, служившийводосливом,был широк и
отлог, ина нем,мягко поблескивая, плескалась струя.Боковыестены были
отвесны. Другой конец былтожепологий и слегка рифленый для упора. И тут,
охваченныйужасом, то приседая,товыпрямляясь, стоялковбойвкожаных
штанах и растерянно восклицал с мольбой и отчаянием: "Господи! Господи!"
Противнего,надальнемконцебассейна,сидели, свесив ноги,три
испуганные нимфы в купальных костюмах.
В самом бассейне, как раз посередине, огромный гнедой жеребец, мокрый и
блестящий, взвившись на дыбы, бил над водой копытами, и мокрая стальподков
блестела всолнечных лучах. А наего хребте, соскальзывая иедва держась,
белела фигура, которую Грэхем в первую минуту принял за прекрасного юношу. И
толькокогда жеребец,вдруг опустившийся в воду, снова вынырнулблагодаря
мощным ударамсвоихкопыт, Грэхем понял, что на нем сидит женщина вбелом
шелковом купальномкостюме,облегавшемее такплотно,чтоона казалась
изваянной из мрамора. Мраморной казаласьееспина, и только тонкие крепкие
мышцы, натягивая шелк, извивались идвигались при ее усилиях держать голову
надводой. Ее стройные рукизарылисьвдлинныепряди намокшей лошадиной
гривы, белыеокруглыеколенискользилипоатласномумокромукрупу,а
пальцамибелыхногонасжималамягкиебока животного, тщетностараясь
опереться на его ребра.
В одно мгновение -- нет,в полмгновения--Грэхемохватилвзглядом
представившееся,егоглазамзрелище,понял, чтосказочноесущество--
женщина, и удивился миниатюрности и нежности всей ее фигурки, делавшей столь
героические усилия. Она напомнила ему статуэтку дрезденского фарфора, легкую
и хрупкую,попавшуюв силу какой-тонелепой случайности на спину тонущего
чудовища; в сравнениис огромным жеребцом она казалась крошечным созданием,
маленькой феей из волшебной сказки.
Когдаона, чтобы не сползтисо спины жеребца, прижалась щекойкего
выгнутойшее,еераспустившиесямокрыезолотисто-каштановыеволосы
переплелись и смешалисьсегочерной гривой.
Когдаона, чтобы не сползтисо спины жеребца, прижалась щекойкего
выгнутойшее,еераспустившиесямокрыезолотисто-каштановыеволосы
переплелись и смешалисьсегочерной гривой.Нобольшевсегопоразило
Грэхема еелицо:этобылолицомальчикаподростка--илицоженщины,
серьезное ивместе с тем возбужденное и довольноеигройс опасностью; это
было лицо белойженщины, притомочень современной, и все же оно показалось
Грэхему языческим. Такие женщины, да и такие положения едва ли встречаются в
двадцатом веке. Сцена была словно выхваченаизжизни Древней Греции--и
вместестемнапоминалаиллюстрации ксказкам"Тысячи иоднойночи".
Казалось, вот-вот из взбаламученных глубин ивынырнут джинны илис голубых
небесспустятся на крылатых драконах сказочныепринцы, чтобы спасти смелую
всадницу.
Жеребец снова поднялся над поверхностью и опять погрузился в воду, едва
не перевернувшись на спину. Чудесноеживотноеи чудесная всадницаисчезли
под водой и черезсекундувынырнули опять, жеребецвновь забил ввоздухе
копытами величиной с тарелку, а всадница всееще сидела на нем,прильнув к
гладкой мускулистойспине животного. У Грэхема замерлосердце, когда он на
миг представилсебе,чтослучилосьбы,еслибыжеребецперевернулся.
Случайным ударомодного из своих могучих копыт он мог навеки погасить огонь
жизни, сверкавший в этой великолепной и легкой, ослепительно белой женщине.
--Пересядь к немуна шею!-- крикнул Дик. -- Схвати его захолку и
ляжь на шею, пока он не выплывет!
Она послушалась:упершись пальцами ног вускользающие мышцы егошеи,
она мгновенным усилием подбросила свое тело, вцепилась одной рукойв гриву,
протянула другую между ушами лошади, схватилась за холку и опустилась на его
шею; акогдажеребец при перемещении тяжести выпрямилсявводе и опустил
копыта, она заняла прежнее положение.Все еще держась одной рукой за гриву,
она подняла другуюи, помахавею, послала Форресту приветственнуюулыбку.
Этаженщина,какотметилпросебяГрэхем,несмотрянагрозившуюей
опасность,настолько сохранялахладнокровие, что успела заметитьи гостя,
чья лошадь стояла рядом с лошадью Форреста. Кроме того, Грэхем почувствовал,
чтовповороте ее головы и простертой вперед руке, которой она помахивала,
былоне только бравированиеопасностью; чутье художницы подсказало ей, что
этапоза и жест -- необходимая часть всей картины,аглавное, чтоони --
выражениетойжизнерадостностииотваги,которыепронизываливсеее
существо.
-- Немногиеженщины способнына такуюпроделку, --спокойно заметил
Дик, следя взглядом за Горцем, который,сохраняягоризонтальное положение,
теперьлегко подплылк более низкомукраю бассейна и вскарабкался поего
рифленой поверхности навстречу растерявшемуся ковбою.
ТотбыстронаделнаГорца мундштук, ноПаола, всееще сидевшая на
лошади,властновзялаизрукковбоя уздечку,круто повернулаГорцак
Форресту и приветствовала его.