После моих они былисамыми лучшими
родителями. Койот очень мудр, а лунаочень стара: но никто не слышал ничего
хорошегопро кузнечика и дикую кошку. Нишинамыправывсегда. Должно быть,
матерью всех женщин была дикая кошка -- маленькая, мудрая, грустная и хитрая
кошка с полосатым хвостом".
На этомпесняо первых мужчине и женщине прервалась,так как женщины
возмутились, а мужчины шумно выразили свое одобрение.
-- "Йо-то-то-ви -- сокращенное Ева, -- запел Дик опять, грубо прижавк
себе Паолу и изображая дикаря. -- Ио-то-то-ви у меня невелика. Но не браните
ее за это. Виноватыкузнечик и дикая кошка. Я -- Ай-Кут, первый человек, не
браните меня за мой дурной вкус. Я был первым мужчиной и увидел ее -- первую
женщину. Когда выбора нет, берешьто, чтоесть. Такбыло с Адамом, --он
выбрал Еву! Ио-то-то-ви была для меня единственной женщиной на свете, -- и я
выбрал Ио-тото-ви".
ИвэнГрэхем,прислушиваяськэтойпеснеинесводя глазс руки
Форреста, властно обнимавшейПаолу, почувствовалкакую-то боль иобиду; у
него дажемелькнуламысль, которую он тотчас с негодованием подавил: "Дику
Форресту везет, слишком везет".
--"Я-- Ай-Кут, --распевалДик. -- Это моя жена, моя росинка, моя
медвяная роса. Я вам солгал. Ее отец и мать не кузнечик и не кошка. Это были
заря Сьерры и летний восточный ветер с гор. Они любили друг друга и пили всю
сладость земляивоздуха, пока измглы, вкоторой онилюбили, на листья
вечнозеленого кустарника и мансаниты не упали капли медвяной росы.
Ио-то-то-ви--моямедвянаяроса.Внемлитемне!Я--Ай-Кут.
Ио-то-то-ви -- моя жена, моя перепелка,моя лань, пьянаятеплымдождеми
соками плодоносной земли. Она родилась из нежного света звезд и первых лучей
зари".
И вот, -- добавил Форрест, заканчивая свою импровизацию и возвращаясь к
обычному тону,-- есливы ещевоображаете,чтостарый,милый, синеокий
Соломон лучше меня сочинил "Песнь Песней", подпишитесь немедленно на издание
моей.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
МиссисМэзоноднаиз первыхпопросила Паолу сыграть.Тогда Терренс
Мак-Фейн и Аарон Хэнкок разогнали веселую группу у рояля, а смущенный Теодор
Мэлкен был послан пригласить Паолу.
--Прошу вас сыграть дляпросвещения этого язычника"Размышленияна
воде", -- услышал Грэхем голос Терренса.
--Апотом, пожалуйста,"Девушку сльнянымикосами",--попросил
Хэнкок, которого назвалиязычником. --Сейчасмояточказрения блестяще
подтвердится. Этот дикий кельт проповедует идиотскую теорию музыки пещерного
человека и настолько туп, что еще считает себя сверхсовременным.
-- А-а,Дебюсси! --засмеялась Паола.--Все еще спорите о нем? Да?
Хорошо, я доберусь и до него, только не знаю, с чего начать.
Дар-Хиалприсоединился к треммудрецам,усаживавшим Паолу за большой
концертный рояль, не казавшийся,впрочем, слишком большимвэтой огромной
комнате.
Но едва она уселась, как тримудреца скользнули прочьизаняли,
видимо,свои любимые места.Молодой поэт растянулся напушистой медвежьей
шкуре, шагахв сорокаотрояля, и запустил обе рукивволосы. Терренс и
Аарон уютно, устроились на подушках широкого дивана под окном, впрочем, так,
чтобы иметь возможность подталкивать друг друга локтем, когда тот или другой
находил в исполнении Паолы оттенки, подтверждавшие именно его понимание.
Девушки расположились живописными группами, по две и по три, на широких
диванах и в глубоких креслах из дерева коа, кое-кто даже на ручках.
Ивэн Грэхем хотел было подойти к роялю, чтобы иметь честь перевертывать
Паоле ноты, но вовремя заметил, чтоДар-Хиал предупредил его. Неторопливо и
слюбопытством окинулонвзглядомкомнату.Концертныйрояльстоялна
возвышении в самом дальнемее конце;низкаяарка придавала ему вид сцены.
Шуткии смех сразу прекратились: видимо,маленькаяхозяйкаБольшого дома
требовала, чтобыкней относились,как к настоящей, серьезнойпианистке.
Грэхем решил заранее, что ничего исключительного не услышит.
Эрнестина, сидевшая рядом, наклонилась к нему и прошептала:
--Когдаона хочет, она можетвсегодобиться.Аведь она почти не
работает... Вы знаете, она училась у Лешетицкого и у мадам Карреньо, и у нее
до сихпоросталсяих стиль игры.И онаиграетсовсем не поженски. Вот
послушайте!
Грэхем продолжал относиться скептически к ее игре, даже когда уверенные
рукиПаолы забегалипоклавишамизазвучалипассажии аккорды, против
чистотыкоторыхон ничегоне мог возразить;какчасто слышалониху
пианистов, обладавшихблестящей техникой исовершенно лишенных музыкальной
выразительности! Он ждал услышать от нее все что угодно, но немужественную
прелюдиюРахманинова,которую,помнениюГрэхема, могхорошо исполнять
только мужчина.
С первых же двух тактов Паола уверенно, по-мужски, овладела роялем; она
словно поднималаего клавиатуруи поющие струны обеими руками, вкладывая в
свою игру зрелую силуи твердость. А затем,как это делали только мужчины,
соскользнула, илиперекинулась -- он не мог найти более точного определения
для этого перехода -- в уверенно-чистое, несказанно нежное анданте.
Она продолжалаиграть соспокойствием и силой,которых меньшевсего
можно было ожидать от такой маленькой, хрупкойженщины; и онсудивлением
смотрелсквозьполузакрытые векина нее и наогромный рояль, которым она
владела так же, как владела собойизамыслом композитора. Прислушиваяськ
замирающимаккордам прелюдии,в которых ещежила, как далекое эхо, только
что прозвучавшая мощь, Грэхем вынужден был признать, что удар у Паолы точен,
чист и тверд.
В то время как Терренси Ааронвзволнованно спорилишепотом на своем
подоконнике,а Дар-Хиал искал для Паолы ноты, она взглянула наДика, ион
началодин задругим гаситьсвет в матовых шарахпод потолком, так что в
концеконцоводна Паолаосталаськак бысреди оазиса мягкогосвета,в
котором особеннозаметно поблескивало золотоееволос и золотоешитье на
платье.