..
Иван Грэхем долго не ложился в тот вечер.Большойдом и его маленькая
хозяйка невольно взволновали его. Сидя на краю кровати, полураздетый, и куря
трубку, он виделв своем воображении Паолу вразных обличьях и настроениях
-- такой,какой онапрошла перед ним в течениеэтогопервого дня. То она
говорилас ним омузыкеивосхищалаего своим исполнением, чтобы затем,
втянув в спор"мудрецов", ускользнутьи занятьсяустройствомбриджа;то
сидела, свернувшиськалачиком,в кресле, такая же юнаяишаловливая, как
примостившиеся рядомснеюдевушки; тосостальныминоткамивголосе
укрощала мужа,когда он непременно хотелспеть песнь Горца, или бесстрашно
правила тонущим жеребцом, -- а несколько часов спустя выходила в столовую, к
гостям своего мужа, напоминая платьем и осанкой принцессу из сказки.
ПаолаФоррест занимала его воображение неменьше, чемБольшой дом со
всеми его чудесами и диковинками. Все вновь и вновь мелькали передГрэхемом
выразительные руки Дар-Хиала, черные бакенбарды Аарона Хэнкока, вещавшего об
откровенияхБергсона,потертая куртка ТерренсаМак-Фейна,благодарившего
бога зато, что двуногий рабочий скотдает емувозможность бездельничать,
сидеть за столом у Дика Форреста и мечтать под его земляничными деревьями.
Грэхем наконецвытряхнул трубку, еще раз окинулвзглядом эту странную
комнату,обставленную со всем возможным комфортом, погасил свет и вытянулся
между прохладными простынями. Однако сон не приходил к нему. Опять он слышал
смех Паолы; опять у него возникало впечатлениесеребра, стали и силы; опять
он видел в темноте, как ее стройное колено неподражаемо пластичным движением
приподнимаеттяжелые складки платья. Отэтого образаГрэхем никак немог
отделаться: онпреследовалего неотступно, точнонаваждение. Образэтот,
сотканный из света и красок, как бы горел перед ним,неизменно возвращаясь,
и хотяГрэхем сознавал его иллюзорность, видение все вновь и вновь вставало
перед ним в своей обманчивой реальности.
И опятьвидел он коняи всадницу, которые топогружалисьв воду, то
снова выплывали наповерхность; видел мелькающие среди пены копыталошади;
видел лицо женщины: она смеялась,а пряди ее золотистых волос переплетались
с темной гривой животного.
Снова слышал он первые аккорды прелюдии,и те же руки, которые правили
жеребцом,теперьизвлекалиизинструментавсюполнотухрустальныхи
блистательных рахманиновских гармоний.
Когда он наконец стал засыпать,его последняя мысль была о том, каковы
те чудесные и загадочные законы развития,которые моглииз первоначального
ила и праха создать на вершине эволюции сияющее и торжествующее женское тело
и женскую душу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Наследующее утроГрэхем продолжал знакомитьсяс порядкамиБольшого
дома. О-Дай многое сообщил ему еще накануне и узнал от гостя, что тот, выпив
при пробуждении чашку кофе, предпочитает завтракать не в постели, а за общим
столом. О-Дай предупредил Грэхема,что для этой трапезынет установленного
времени ичто завтракают от семидо десяти, кто когда желает; аеслиему
понадобится лошадь, или автомобиль,или он захочет купаться, тодостаточно
сказать об этом.
О-Дай многое сообщил ему еще накануне и узнал от гостя, что тот, выпив
при пробуждении чашку кофе, предпочитает завтракать не в постели, а за общим
столом. О-Дай предупредил Грэхема,что для этой трапезынет установленного
времени ичто завтракают от семидо десяти, кто когда желает; аеслиему
понадобится лошадь, или автомобиль,или он захочет купаться, тодостаточно
сказать об этом.
Войдя в столовую в половине восьмого, Грэхемзастал там корреспондента
и покупателя из Айдахо, которые толькочтопозавтракали испешили поймать
здешнююмашину,чтобыпопастьвЭльдорадокутреннемупоездув
Сан-Франциско. Грэхем простился с ними исел застолодин. Безукоризненно
вежливый слугакитаец предложил ему заказать завтрак по своему вкусу и тотчас
исполнил его желание, подав ледяной грейпфрут в хересе,причемс гордостью
пояснил, чтоэто "свой", из"имения".Отклонив предложенные ему различные
блюда-- каши и овощи, Грэхем попросилдатьему яйца всмятку и ветчину; и
толькочтопринялсяза еду, каквошел Берт Уэйнрайтс рассеянным видом,
который,однако,не обманулГрэхема. Идействительно, непрошлои пяти
минут, какпоявилась ЭрнестинаДестен в очаровательном халатике и утреннем
чепчике иоченьудивилась, найдявстоловойстольколюбителейраннего
вставания.
Позднее, когда все трое уже поднимались из-за стола, пришли Льют Дестен
и Рита Уэйнрайт. За бильярдом Грэхем узнал от Берта, что Дик Форрест никогда
не завтракает со всеми, а просыпается чутьсвет, работает в постели, пьет в
шесть часов кофе и только в исключительныхслучаях появляетсясреди гостей
раньше второго завтрака, который бывает в половине первого.
Что касается Паолы, продолжал Берт, то спит она плохо, встает поздно, а
живетв той частидома, куда ведет дверь без ручки; это огромный флигель с
собственным внутренним двориком, в котором даже он был всего только раз; она
тоже приходит лишь ко второму завтраку, да и то не всегда.
-- Паола наредкость здоровая и сильная женщина, --сказал он, --но
бессонница у нее врожденная.Ей всегданеспалось, дажекогдаонабыла
совсем маленькая. И это ей не во вред, так как у нее большая сила воли и она
изумительно владеетсобой. Унее нервы всегданапряжены, но, вместотого
чтобыприходитьвотчаяниеи метаться,когдасонне идеткней, она
приказываетсебе отдыхать -- и отдыхает. Онаназывает этосвоими"белыми
ночами". Иногда она засыпает только на заре или даже вдевять-десятьчасов
утра, и тогда спит чуть не двенадцать часов подряд, и выходит к обеду свежая
и бодрая.
-- Должно быть, это действительно врожденное, -- заметил Грэхем.
Берт кивнул.
-- Из ста девяносто девять женщин совсем бы раскисли, а она держит себя
в руках. Если ей не спится ночью, она спит днем и наверстывает потерянное.
Еще многое рассказывал Берт о хозяйке дома, и Грэхем скоро догадывался,
что молодой человек, несмотря на долгое знакомство, все же ее побаивается.
-- Онас кем угодносправится, стоитейтолько захотеть, -- заметил
Берт.