-- И Паола стала напеватьпервую
строфу:
За паттераном цыган плывем,
Где зори гаснут -- туда...
Пусть ветер шумит, пусть джонка летит --
Не все ли равно куда?
-- Кстати, что такое цыганский паттеран? -- спросила она, вдруг оборвав
песню. -- Я всегда думала, чтоэто особое наречие, цыганское наречие -- ну,
вроде французского patoi[12]; и мне казалось нелепым, какможно следовать
по миру за наречием, точно это филологическая экскурсия.
-- В известном смысле паттеран и есть наречие, -- ответил он. -- Но оно
значит всегда одно и то же: "Я здесь проходил". Паттеран -- это два прутика,
перекрещенныеособымобразомиоставленныенадороге;нооба прутика
непременнодолжныбыть взятыу деревьев иликустарниковразнойпороды.
Здесь,вимении,паттеранможно былобы сделатьиз ветокмансанитыи
мадроньо,дубаисосны, бука иольхи, лавра и ели, черники и сирени. Это
знак, который цыгане оставляют друг другу: товарищ -- товарищу, возлюбленный
-- возлюбленной. -- И он, в свою очередь, стал напевать:
И опять, опять дорогой морей,
Знакомой тропой плывем --
Тропою цыган, за тобой, паттеран,
Весь шар земной обойдем.
Паола качалав такт головой, потом ее затуманенный взгляд скользнул по
комнатеизадержалсянаиграющих;ноона сейчасже стряхнулассебя
мечтательную рассеянность и поспешно сказала:
-- Одному богу известно, сколько виных из нас этойцыганской стихии.
Во мне ее хоть отбавляй.Несмотря на свои буколическиенаклонности, Дик --
прирожденный цыган. Судя по тому, что он мнео вас рассказывал, и в вас это
сидит очень крепко.
-- В сущности, -- заметилГрэхем,-- настоящийцыган -- именно белый
человек;он,таксказать,цыганскийкороль. Он был всегда гораздо более
отважным и неугомонным кочевником,и снаряжениеу негобылохуже,чем у
любого цыгана. Цыганешли по его следам,ане он по их. Давайте попробуем
спеть...
Ивтовремякакони пелисмелые слова беззаботновеселой песенки,
Грэхем смотрел на Паолу и дивился --дивилсяи ейи себе. Разве ему место
здесь,подле этой женщины, подкрышейее мужа?И все-таки он здесь, хотя
должен былбы уже давно уехать. После стольких лет он, оказывается, не знал
себя.Этокакое-то наваждение, безумие. Нужно немедленно вырваться отсюда.
Он ираньшеиспытывалтакие состояния, словно оноколдован,обезумел, и
всегдаему удавалось вырваться на свободу."Неужели я с годами размяк?" --
спрашивал себя Грэхем. Или это безумиесильнее и глубже всего,что было до
сих пор? Ведь это же посягательство на его святыни, столь дорогие ему, столь
ревнивои благоговейнооберегаемые втайникахдуши: онещениразу не
изменял им.
Однако он не вырвался из плена. Он стоял рядом с ней и смотрел на венец
ее каштановых волос, где вспыхивали золотисто-бронзовые искры, на прелестные
завитки возлеушей.
Он стоял рядом с ней и смотрел на венец
ее каштановых волос, где вспыхивали золотисто-бронзовые искры, на прелестные
завитки возлеушей. Пел вместе с нею песню, воспламеняющую его и, наверное,
ее, -- иначе и быть не могло при ее натуре и тех проблесках чувства, которое
она нечаянно и невольно ему выдала.
"Она -- чародейка, иголос -- одноизее очарований",-- думалон,
слушая, как этот голос, такой женственный ивыразительный и такой непохожий
на голоса всех других женщин на свете, льется ему в душу. Да, он чувствовал,
он был глубоко уверен, что частица его безумия передалась и ей; что ониоба
испытывают одно и то же; что это -- встреча мужчины и женщины.
Нетолько он, оба они пели с тайным волнением -- да, несомненно; и эта
мысль еще сильнееопьяняла его.А когда они дошли до последнихстрок и их
голоса,сливаясь,затрепетали,вего голосепрозвучалоособоетепло и
страсть:
Дикому соколу -- ветер да небо,
Чащи оленю даны,
А сердце мужчины -- женскому сердцу,
Как в стародавние дни.
А сердце мужчины -- женскому сердцу...
В шатрах моих свет погас, --
Но у края земли занимается утро,
И весь мир ожидает нас! [13]
Когда замер последний звук, Грэхем посмотрел на
Паолу, ища ее взгляда,ноонасидела несколько мгновений неподвижно,
опустивглаза наклавиши, и когда затем повернула к нему голову, он увидел
обычное лицо маленькойхозяйкиБольшого дома, шаловливое и улыбающееся,с
лукавым взором. И она сказала:
-- Пойдем подразним Дика, он проигрывает.
Я никогда не видела,чтобы за картами он выходил из себя, но он ужасно
нелепо скисает, если ему долго не везет. А игратьлюбит, -- продолжала она,
идявпередиГрэхемаккарточнымстолам.--Это один изегоспособов
отдыхать.И он отдыхает.Раз илидвав год онсадится за покер иможет
играть всю ночь напролет и доиграться до чертиков.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
После того дня, когда они спели вместе цыганскую песню,Паола вышла из
своего затворничества,и Грэхемустало нелегкосидеть в башне и выполнять
намеченную работу. В течение всего утра донего доносились то обрывки песен
и оперных арий, которыеона распевала в своем флигеле, то ее смех и возня с
собаками набольшомдворе,топриглушенныезвукироялявмузыкальной
комнате,где Паола теперьпроводила долгие часы. Однако Грэхем, по примеру
Дика,посвящалутренние часыработе иредковстречался с Паолойраньше
второго завтрака.
Оназаявила,чтопериод бессонницы у нее прошел и онаготова на все
развлеченияипрогулки, какиетолько Дик может предложить ей,пригрозив,
что, если он не будет сам участвовать вэтих развлечениях, она созовет кучу
гостей ипокажетему, какнадо веселиться. ВэтовремявБольшойдом
возвратилась нанесколько дней тетя Марта, иначе говоря --миссис Тюлли, и
Паоласновапринялась объезжать ДаддииФадди всвоей высокой двуколке.