Лошадкиэтибыли довольнокапризного нрава, но миссисТюлли, несмотря на
свой возраст и тучность, не боялась ездить на них, если правила Паола.
--Такогодоверия яне оказываюни одной женщине, -- объяснилаона
Грэхему. --Паола-- единственная,с кем ямогу ездить: она замечательно
умеет обходиться слошадьми. КогдаПаола быларебенком, она прямо обожала
лошадей. Удивительно, как это она еще не стала цирковой наездницей!
Иеще многое,многоеузнал Грэхем оПаоле,болтаясее теткой. О
Филиппе Дестене, своембрате и отце Паолы, миссисТюлли могла рассказывать
без конца. Он был гораздо старше ееипредставлялся ейв детстве каким-то
сказочнымпринцем.Филиппобладалблагороднойиширокойнатурой,его
поступки и образ жизни казались заурядным людям не совсем нормальными. Он на
каждомшагусовершал безрассудства инемало делал людямдобра. Благодаря
этим чертам характераФилипп не раз наживалцелые состояния и так же легко
терял их, особеннов эпоху знаменитой золотой горячки сорокдевятого года.
Сам он был из семьи первых колонистов
Новой Англии, однакопрадед егобыл француз, подобранныйу Мейнского
побережья после кораблекрушения; тут он и поселился среди матросов-фермеров.
--Раз, только раз, в каждом поколении возрождаетсяв каком-нибудь из
своихпотомков француз Дестей, -- убежденноговорила Грэхему миссис Тюлли.
-- Филиппбыл именно этим единственным всвоем поколении, а в следующем --
Паола.Онаунаследовалавсюегосамобытность.ХотяЭрнестинаиЛьют
приходятся ей своднымисестрами, трудно поверить, что внихестьхотя бы
капля тойже крови.Вот почему Паолане поступила вцирк и ее неудержимо
потянуло во Францию: кровь прадеда звала ее туда.
О жизни Паолы во Франции Грэхем также узнал немало. ФилиппДестен умер
как раз вовремя, ибо колесо его счастья повернулось. Эрнестину и Льют, тогда
еще крошек, взяли тетки; они не доставляли им особых хлопот. А вот с Паолой,
попавшей к тете Марте, было нелегко, -- и все из-за того француза.
-- О, она настоящаядочь Новой Англии, -- уверяла миссис Тюлли, --во
всем,чтокасается чести, прямоты, надежности, верности. Еще девочкойона
позволяла себесолгатьтольковтех случаях,когданадобыло выручить
других; тогдавсеееновоанглийские предки смолкалиионалгала так же
блестяще, вдохновенно, как ееотец. У него былата же обаятельность, та же
смелость, заразительныйсмех,живость.Но, помимо веселости изадора, он
умел быть еще каким-то особенноснисходительным.Никто не мог оставаться к
нему равнодушным.
Илилюдистановилисьегопреданнейшими друзьями, илиначиналиего
ненавидеть.Общениесним всегда вызывало любовь илиненависть.Вэтом
отношенииПаолана него не похожа, вероятно, потому, что она женщинаи не
имеет склонности,подобномужчинам, сражаться с ветряными мельницами. Я не
знаю, есть лиу неена свете хоть один враг.
Я не
знаю, есть лиу неена свете хоть один враг.Все любятее,разве только
какие-нибудь женщины-хищницы завидуют, что у нее такой хороший муж.
Вэтовремяв открытоеокно донессяголосПаолы,распевавшей под
аркадами, и Грэхему слышался в нем тот теплый трепет, которого он уже не мог
забыть.ЗатемПаоларассмеялась, миссисТюлли тоже улыбнулась и закивала
головой.
-- Смеется в точности, как Филипп Дестен, -- пробормотала она, -- и как
бабкиипрабабкитогофранцуза,которогопослекрушенияпривезлив
Пенобскот, одели в домотканое платье и отправили на молитвенное собрание. Вы
заметили, что, когда Паола смеется,каждому хочется взглянуть на нее и тоже
улыбнуться? Смех Филиппа производил на людей такое же впечатление.
Паола всегда горячо любила музыку,живопись, рисование. Когда она была
маленькой, онаповсюду оставляла всякиерисункиифигурки.Рисовалана
бумаге, на земле,на досках, а фигурки лепила из чего придется -- из глины,
из песка.
Она любила все и вся,ивсе ее любили, -- продолжала миссис Тюлли. --
Онаникогда небояласьживотныхиотносиласькнимдажескаким-то
благоговением;это унееврожденное--все прекрасноевызываетвней
благоговение.Онавсегдабыласклоннавозводитьлюдейнапьедестал,
приписывать им необычайнуюкрасотуили моральные достоинства. Во всем, что
онавидит,онапреждевсего ценит красоту--чудесныйлиэторояль,
замечательная картина, породистая лошадь или чарующий пейзаж.
Ей хотелось и самой творить, создавать прекрасное. Но она все никакне
могларешить, что выбрать -- музыкуили живопись. В самом разгарезанятий
музыкойв Бостоне -- Паола училасьулучшихпреподавателей -- онавдруг
вернулась к живописи. А от мольберта ее тянуло к глине.
И вот, чувствуя всебе эту любовь ко всему прекрасному,она металась,
незная,вкакойобласти онабольшеодарена,даиестьли унее к
чему-нибудь настоящее призвание. Тогда я настояла на полном отдыхе от всякой
работы и увезла еенагодзаграницу. Туту нееоткрылисьнеобычайные
способностиктанцам. Но все-таки онапостоянновозвращаласьк музыке и
живописи.Нет,этоне легкомыслие.Всябедавтом,чтоонаслишком
одарена...
-- Слишком разносторонне одарена, -- добавил Грэхем.
-- Да, пожалуй,-- согласилась миссис Тюлли. -- Но ведь от одаренности
до настоящего таланта еще очень далеко.Иявсееще, хоть убей, не знаю,
есть ли у нее к чему-нибудь призвание. Она ведьне создаланичего крупного
ни в одной области.
-- Она создала себя, -- заметил Грэхем.
-- Да,онасама -- поистинепрекрасноепроизведение искусства, -- с
восхищениемотозвалась миссисТюлли. -- Оназамечательная, необыкновенная
женщина, и притом совершенно неиспорченная,естественная.