- Я наполовину проснулся и почувствовал, что волосы на моей бороде встали дыбом от страха.
- Ах, ты вгоняешь меня в дрожь, - сказал Шико, съежившись в кресле и опираясь подбородком на эфес шпаги.
- И тут, - проговорил король голосом настолько слабым и неуверенным, что Шико с большим трудом улавливал слова, - и тут в комнате раздался голос, и звучал он так горестно, что потряс меня до глубины души.
- Голос крокодила, да. Я читал у путешественника Марко Поло, что крокодил обладает необыкновенным голосом, он может даже подражать детскому плачу. Но успокойся, сын мой, если он явится, мы его убьем.
- Слушай хорошенько.
- А я что делаю, черт возьми? - возмутился Шико, распрямляясь, как на пружине. - Я весь превратился в слух: неподвижен, что твой пень, и нем, будто карп.
Генрих продолжал еще более мрачным и скорбный тоном:
- «Жалкий грешник!..» - сказал голос.
- Ба! - прервал короля Шико. - Голос произносил слова. Значит, это был не крокодил?
- «Жалкий грешник! - сказал голос. - Я глас господа бога твоего!» Шико подпрыгнул, затем снова расположился в кресле.
- Господа бога? - переспросил он.
- Ах, Шико, - ответил Генрих, - этот голос ужасал.
- А звучал-то он красиво? - спросил Шико. - И что, он действительно смахивал на трубный глас, как говорится в Писании?
- «Ты здесь? Ты внемлешь? - продолжал голос. - Внемлешь мне, закоренелый грешник? Ты что же, решил по-прежнему коснеть во грехе и погрязать в беззакониях?» - Скажите пожалуйста, ай-яй-яй! Однако, насколько я могу судить, глас божий, пожалуй, сходен с голосом твоего народа.
- Затем, - сказал король, - последовала добрая тысяча других попреков, которые, уверяю вас, Шико, показались мне очень жестокими.
- Ну дальше, рассказывай дальше, сын мой, расскажи, расскажи, чем тебя попрекал этот голос. Я хочу знать - хорошо ли осведомлен господь бог.
- Нечестивец! - воскликнул король. - Коли ты сомневаешься, я прикажу тебя наказать.
- Я-то? - сказал Шико. - Я не сомневаюсь, нет, но меня удивляет одно: почему господь бог ждал до этого дня, чтобы на тебя обрушиться? Неужели со времен потопа он научился терпению? Итак, сын мой, - продолжал Шико, - тебя охватил невыносимый страх.
- О да!
- И было от чего.
- Пот ручьями стекал по моему лицу, мозг застыл в костях.
- Совсем как у Иеремии, а впрочем, это вполне естественно. Ей-богу, будь я на твоем месте, со мною еще и не такое бы творилось. И тогда ты позвал на помощь?
- Да.
- И все сбежались?
- Да.
- И принялись искать?
- Повсюду.
- И доброго боженьку не нашли?
- Нет. Этот голос умолк.
- Зато раздался твой. Да-а, действительно страшно.
- Так страшно, что я позвал духовника.
- Ага! И он появился?
- Тут же.
- Послушай-ка, сын мой, будь со мной откровенен и, против своего обыкновения, скажи мне правду. Что думает об этом откровении твой духовник?
- Он содрогнулся.
- Еще бы!
- Он перекрестился; и так же, как бог, приказал мне покаяться.
- Отлично, покаяние никогда не мешает. Но о том, что тебе привиделось или, скорее, послышалось, что он сказал?
- Он сказал: это указание свыше, чудо, и нужно подумать о спасении государства. Поэтому нынче утром я...
- Что ты сделал нынче утром, сын мой?
- Я дал сто тысяч ливров иезуитам.
- Великолепно!
- И я исполосовал ударами дисциплины свою кожу и кожу моих молодых любимцев.
- Прекрасно! И это все?
- Как это все? А ты сам что думаешь, Шико? Я не к шуту обращаюсь, а к человеку разумному, к другу.
- Ах, государь, - серьезно сказал Шико, - сдается мне, у вашего величества был кошмар.
- Ты так думаешь?
- Все это привиделось вашему величеству во сне, и сон не повторится, если ваше величество не будет забивать себе голову разными мыслями.
- Сон? - сказал Генрих, с сомнением качая головой. - Нет, нет. Я уже не спал, отвечаю тебе за это, Шико.
- Ты спал, Генрих.
- Ничуть, глаза у меня были широко открыты, - Случается, и я сплю с открытыми глазами.
- Но я этими глазами видел, а так не бывает, когда в самом деле спишь.
- Ну и что же ты видел?
- Я видел лунный свет на оконных стеклах и зловещий блеск аметиста на рукоятке моей шпаги, на том самом месте, где ты сейчас сидишь, Шико.
- А светильник, что с ним стало?
- Он погас.
- Сон, любезный мой сын, чистейший сон.
- Почему ты не веришь, Шико? Разве ты не слышал, что господь говорит с королями всякий раз, когда он собирается произвести па земле какие-нибудь великие изменения?
- Да, он с ними говорит, это правда, - сказал Шико, - но таким тихим голосом, что они его никогда не слышат, - Но почему ты не хочешь поверить?
- Потому что ты слишком хорошо все слышал.
- Ну ладно. Понимаешь теперь, почему я велел тебе остаться? - спросил король.
- Черт возьми! - ответил Шико.
- Затем, чтобы ты сам слышал, что скажет голос.
- Нет, затем, что если мне вздумается повторить то, что я услышал, люди скажут - Шико валяет дурака. Шико - нуль, Шико - ничтожество, Шико - безумец, и что бы он там ни болтал первому встречному, все одно никто ему не поверит. Неплохо задумано, сын мой.
- Почему вам не придет в голову, мой Друг, - сказал король, - что я доверяю эту тайну вашей испытанной верности?
- Ах, не лги, Генрих, ведь если голос появится, он попрекнет тебя этой ложью. А у тебя и без того грехов выше головы. Но будь по-твоему: принимаю твое предложение. Я с удовольствием послушаю глас божий, может быть, он скажет кое-что и для меня.
- А что нам делать до тех пор?
- Лечь спать, сын мой.
- Но если...
- Никаких «если».
- И все же...
- Не думаешь ли ты, что, оставаясь на ногах, сможешь помешать гласу господню заговорить? Король превосходит своих подданных только на высоту своей короны, а когда у тебя голова не покрыта, поверь мне, Генрих, ты такого же роста, как и все остальные люди, и даже пониже кое-кого из них.
- Хорошо, - сказал король, - значит, ты остаешься со мной?
- Договорились.