Она беременна и впервые не избавляется от ребенка - вот и все. Смутило ее на мгновение лишь одно - что я потребовал его оставить. На это она не рассчитывала.
Интересно, не для того ли, чтобы меня отблагодарить, а заодно попробовать себя в положительной роли, которую ей предстоит сыграть, Иветта предложила эту прогулку, столь противоречащую как ее, так и моим привычкам?
Мы останавливались перед теми же витринами, что и толпа, потом опять двигались дальше, опять останавливались через несколько метров, и ароматы разных духов смешивались на тротуаре с запахом пыли.
- Где хочешь обедать?
- Может, пойдем поедим кислой капусты?
Было еще слишком рано, и мы завернули в какое-то кафе около Оперы.
- Устала?
- Нет. А ты?
Я испытывал известное утомление, но не уверен, что чисто физическое. К тому же оно никак не было связано с Иветтой. Я назвал бы свое тогдашнее состояние космической меланхолией, навеянной унылым шарканьем толпы.
Мы пообедали в эльзасской пивной на улице Энгьен, где нам много раз доводилось наслаждаться кислой капустой, после чего я предложил сходить в кино, но Иветта предпочла вернуться домой.
Около десяти, когда мы смотрели телевизор, мы услышали, как в замке повернулся ключ, и я впервые увидел принаряженную Жанину, выглядевшую очень элегантно в юбке цвета морской волны, белом лифе, голубом пальто и красной шляпке. Косметика была у нее теперь другая, духи - тоже.
Мы продолжали смотреть телевизор. Иветта, чихнув два-три раза, настояла, чтобы мы выпили грогу, и в половине двенадцатого все в квартире спали.
Это был один из самых спокойных, самых неторопливых дней за много лет.
Нужно ли признаваться, что от него осталось ощущение, которое я предпочитаю не анализировать?
Глава 9
Канн, воскресенье, 25 декабря.
Светит солнце, люди без пальто прогуливаются по Круазетт, пальмы которой вырисовываются на фоне фиолетовой голубизны Эстереля <Невысокий горный кряж на юге Прованса.> и синевы моря, где маленькие белые лодки кажутся словно подвешенными в небе.
Я настоял, чтобы моя жена вышла в город с Жеральдиной Филипс, своей подругой, с которой она не виделась много лет и встретилась в день нашего приезда в холле "Карлтона". Их знакомство началось еще до меня, и, столкнувшись, они бросились друг другу на шею.
Постараюсь изложить все по порядку, хоть это и кажется мне бесполезным.
Передо мной лежит календарь, но я не нуждаюсь в нем - и без него не запутаюсь в воспоминаниях. Страницы, на которых я пишу, иного формата, нежели раньше, потому что пользуюсь гостиничной бумагой.
Когда я перечитал то, что написал у себя в кабинете утром в понедельник 19 декабря, мне показалось, что это происходило в другом мире или, во всяком случае, очень давно; мне надо сделать над собой усилие, чтобы поверить, что Рождество, которое я встречаю, - это тот самый праздник, за подготовкой к которому мы с Иветтой наблюдали на улицах Парижа в воскресенье.
В понедельник утром я послал ей цветы, позаботившись на этот раз, чтобы они попали к ней, и когда в полдень забежал ее поцеловать, увидел, что она по-настоящему растрогана. Я никогда не дарил ей цветов - все недосуг было о них подумать, - если не считать случайных букетиков в кафе или на террасе, причем почти всегда это были фиалки.
- Ты со мной обращаешься как с настоящей дамой, - восхитилась она. Посмотри, какие они красивые!
Вторую половину дня провел во Дворце.
Посмотри, какие они красивые!
Вторую половину дня провел во Дворце. Я обещал Вивиане вернуться пораньше, потому что этим вечером у нас дома должно было состояться то, что мы именуем "обедом старшины сословия", - обед, ежегодно даваемый нами всем старым хрычам из адвокатуры.
Возвращаясь на Орлеанскую набережную, я намеревался пробыть на торжестве всего несколько минут. Случилось так, что, пересекая мостик, связывающий острова Сите и Сен-Луи, я бросил взгляд на окна нашей с Иветтой квартиры, что обычно мне несвойственно Они отсвечивали розовым, и помню, как отметил про себя, что это создает впечатление уютного, теплого гнездышка, местечка, где хорошо жить вдвоем. Молодые пары, гуляющие по набережным и двигающиеся как бы боком, потому что парень и девушка держат друг друга за талию, наверняка поглядывают подчас на наши окна и вздыхают:
- Попозже, когда мы...
Своим ключом мне воспользоваться не пришлось - узнав мои шаги на лестнице, Жанина распахнула дверь, и я понял: что-то стряслось.
- Она заболела?
Следуя за мной через прихожую, Жанина спросила:
- Вы ее не видели?
- Нет. Она ушла в город?
Жанина заколебалась, не зная, как ей держаться.
- Около трех.
- Не сказала, куда идет?
- Ответила только, что хочет пройтись.
Было половина восьмого. С тех пор как Иветта переехала на Орлеанскую набережную, она никогда не возвращалась так поздно.
- Может, пошла за покупками? - продолжала Жанина.
- Она говорила об этом?
- Не то чтобы определенно, но рассказала мне, что видела вчера в витринах. Не сомневаюсь, она вернется с минуты на минуту.
Я понял: Жанина в это не верит. Я тоже не поверил.
- Мысль о прогулке пришла ей внезапно?
- Да.
- Ей никто не звонил?
- Нет. Телефон вообще весь день молчал.
- Как она выглядела?
Этого Жанина не скажет мне из боязни выдать Иветту.
- Дать вам чего-нибудь выпить?
- Нет.
Я рухнул в одно из кресел гостиной, но ненадолго - мне не сиделось на месте.
- Мне остаться или уйти?
- Она не говорила о Мазетти?
- Нет.
- Ни разу?
- Уже давно.
- Вспоминала о нем с сожалением?
Жанина ответила "нет", но я почувствовал, что она не совсем правдива.
- Да не ломайте вы себе голову, мсье. Она скоро вернется.
В восемь Иветта не вернулась, в половине девятого тоже, и когда зазвонил телефон, я ринулся к аппарату. Говорила Вивиана.
- Ты забыл, что у нас обедают четырнадцать человек.
- Меня не будет.
- Что ты сказал?
- Что меня на обеде не будет.
- Что-нибудь случилось?
- Ничего.
Я просто не в силах идти переодеваться к обеду со старшиной сословия, коллегами и их женами.
- Неприятности?
- Нет.