Когда журналисты прибыли на место – аккурат к открытию, – выяснилось, что ресторан располагается на первом этаже добротного и сравнительно недавно построенного здания из красного кирпича с большими белыми пластиковыми окнами и просторными застекленными лоджиями. Три верхних этажа занимают квартиры людей, которых, очевидно, можно отнести к местному среднему классу. Само же здание находится в старой части города, примерно в двух кварталах от уже знакомой москвичам гостиницы «Спутник».
Маркелов вначале хотел поставить «Ниву» на небольшом паркинге у входа в «Левобережный», но в последний момент все переиначил, решив припарковать внедорожник не на улице, а с другой стороны того же здания, во дворе.
– Что это за маневры, Володя? – несколько удивленно спросила Зеленская, выбираясь из машины. – Почему ты не припарковался напротив ресторана? Там же полно свободного места!
– Не забывай, детка, что это не наши колеса, а чужие, – сказал Маркелов, вытаскивая вещи с заднего сиденья. – И вообще... дальше поставишь, ближе возьмешь.
Пока Маркелов, на голове которого красовался ненавистный ему черный парик, выгружал из салона упакованное в сумку и чемоданчик оборудование, а затем запирал чужую машину, Анна успела глянуть в зеркальце, которое она вытащила из сумочки.
– Определенно, ярко-рыжий цвет мне к лицу, – пробормотала она себе под нос. – А ты как считаешь, Володя?
В холле ресторана их встретил парень лет двадцати восьми, в униформе, выполняющий здесь функции бармена.
– Извините... вы будете Владимир? – спросил он, окинув взглядом массивную фигуру мужчины, после чего перевел взгляд на молодую женщину. – А вы, наверное, Анна?
– Да, это мы, – сказал Маркелов. – А наш общий приятель что, уже здесь?
– Нет, но скоро должен подъехать, – сказал бармен. – Он только что звонил... Просил передать вам, что чуть задерживается... минут на пятнадцать-двадцать, не более... Вы обождете Пал Палыча у стойки? Или вас сразу сопроводить в кабинет?
– Пал Палыча? – несколько удивленно переспросил Маркелов, но тут же врубился, что речь идет о Кормильцине. – Ну да, ну да... Проводи-ка нас, голубчик, в ваши отдельные апартаменты. Кстати, там будет куда повесить наши куртки?
– Да, конечно, – жестом приглашая следовать за ним, сказал бармен. – Не волнуйтесь, у нас здесь все предусмотрено...
Как и предполагал Маркелов, заведение в эту пору было свободно от посетителей (в зале они увидели лишь молоденького официанта, который поправлял детали сервировки на одном из пустующих столиков). Здесь тоже имелась своя бильярдная комната; кроме стола для игры в снукер, там стояли еще с полдюжины игровых автоматов, но, в отличие от ресторана «Какаду», в этом помещении нельзя было укрыться, заперев за собой дверь, – оно было лишь частично изолированным, соединяясь с залом открытым арочным проходом.
Сзади бильярдной обнаружился еще один арочный проход, а за ним резная деревянная дверь. Через нее они попали в сравнительно небольшое помещение, размерами три на четыре метра: это было что-то вроде предбанника, откуда можно было попасть в небольшой банкетный зальчик, или, если угодно, в отдельный кабинет, с обстановкой, рассчитанной на участие в застолье максимум восьми человек.
– Вам что-нибудь принести? – вежливо поинтересовался сопроводивший их сюда бармен. – Желаете кофе? Или чего-нибудь покрепче?
– Спасибо, дружище, но мы подождем Пал Палыча, – снимая в предбаннике приобретенную на местном базарчике куртку «пилот», сказал Маркелов. – А вы можете продолжить заниматься своими делами...
Бармен, поняв намек, сделал вежливый полукивок головой, после чего испарился, оставив молодых людей наедине.
Маркелов, приняв у Анны замшевую куртку, повесил ее на вешалку рядом со своей. В предбаннике обнаружилась еще пара дверей. За одной из них оказалась туалетная комната, куда сразу проследовала Зеленская, чтобы оглядеть себя в большое зеркало, поправить парик и подкрасить губы. За другой обнаружилось что-то вроде запасного выхода, к которому вели три или четыре ступеньки и недлинный коридорчик. Маркелов отодвинул засов, запирающий дверь запасного выхода – а может, это был свой, отдельный вход в банкетный зальчик, – и, выглянув наружу, увидел... «Ниву», припаркованную всего шагах в десяти от низкого крылечка.
Заперев обратно дверь запасного выхода, он вернулся в предбанник и сразу стал распаковывать оборудование. Зеленская, оставшись в целом довольной увиденным в зеркале, прошла в банкетный зальчик, где должен был протекать ее разговор с Аксеновым. Здесь преобладали синие и бежевые цвета, имелся аквариум с подсветкой, музыкальный центр и телевизор «Сони», но не с плоским экраном, а формата «черный тринитрон». На овальной формы столе, вокруг которого были расставлены высокие венские стулья, стояла большая ваза с тропическими фруктами, два графина с соками и чайный сервиз, рассчитанный на четыре персоны.
– Неплохо, однако, живут наши провинциалы, – негромко произнесла Зеленская. – Весьма приличная здесь обстановочка...
Маркелов со своей обычной сноровкой действовал на «раз-два». Собрал телескопическую треногу, установил на нее камеру, затем, включив верхний свет, удовлетворенно покивал головой: дополнительного освещения не потребуется, так что все тип-топ.
Подготовив все необходимое для съемки, он на несколько минут исчез из поля зрения своей напарницы, которая, усевшись на один из стульев, стала сверяться с записями в своем рабочем блокноте, где она набросала «скелет» предстоящей беседы.
Об Аксенове ей было известно немногое, да и то в основном со слов того же Кормильцина. Но человек он, если даже судить по этим неполным сведениям, весьма заслуженный: доктор технических наук, автор целого ряда изобретений в сфере металлургии, Герой соцтруда, обладатель множества правительственных наград и т. д. и т. п. Именно Михаил Григорьевич, наряду с другими, конечно, людьми, стоял у самых истоков строительства крупнейшего в мире – и таковым потенциально остающегося по сию пору – Новомихайловского титано-магниевого комбината. После ввода в строй этого промышленного гиганта Аксенов некоторое время трудился начальником цеха по производству ферротитана, затем занимал должность заместителя гендиректора, последние же лет восемь он работал на ответственном посту главного инженера ТМК, одновременно входя в совет директоров титанопроизводящей компании и аффилированных с ней фирм.
Сейчас Аксенову шестьдесят четыре. Кормильцин утверждает, что этого авторитетного человека очень упорно «убалтывали» люди из окружения Воронина. Складывается впечатление, что им – и главным лоббистам, засевшим в Москве и Вашингтоне, – нужен был в лице Аксенова не просто «зиц-председатель», а человек очень известный, заслуженный, которого хорошо знают как на НМТК, так и в Новомихайловске. И на которого, как предполагает Паша Кормильцин, впоследствии удобно было бы списать все возможные неприятности.
Примерно месяц тому назад Аксенов, сославшись на возраст, покинул свой ответственный и крайне хлопотный пост. Тем не менее он и сейчас находится в курсе всех событий вокруг НТМК, поскольку, числясь консультантом при совете директоров, бывает на комбинате практически каждый божий день...
– А вот и мы! – послышался из предбанника голос Кормильцина. – О-о-о... я вижу, у вас уже все на мази!
Мужчины сняли верхнюю одежду, затем прошли в кабинет. Володя Маркелов, как-то странно подмигнув напарнице, встал возле треноги с установленной на ней телекамерой. Павел, одетый в темные брюки, серый, в коричневатую крапинку пиджак и черную водолазку, представил столичных журналистов своему старому знакомому. Аксенов был одет в неброский темный костюм и белоснежную рубашку с галстуком. Выглядел, в общем-то, на свой возраст: чуть выше среднего роста, сутуловат, седые виски, серебристая щеточка усов, очки в дорогой оправе... Анна сразу отметила про себя, что у этого человека затруднено дыхание: так дышат астматики или злостные курильщики... или же люди, длительное время трудившиеся на вредном производстве.
Кроме этих двоих, в помещении, где должна была произойти рабочая съемка, нарисовался какой-то крепкий плечистый мужчина лет тридцати пяти, в удлиненной кожаной куртке, расстегнутой на груди, из-под левой полы которой выглядывала наплечная кобура с пистолетом. Но спустя короткое время, удостоверившись, что все в порядке, он покинул компанию, переместившись в бильярдную комнату (как выяснилось несколько позднее, это был сотрудник частной охраны НТМК, выполняющий одновременно функции личного шофера Аксенова и его телохранителя).
Подразумевалось, что сначала будет записано интервью Зеленской с Михаилом Григорьевичем касательно конфликта вокруг НТМК. Потом, когда эта часть программы будет завершена и Аксенов отъедет по своим делам, настанет черед уже самому Кормильцину произнести несколько слов перед телекамерой, благо провинциальному журналисту тоже есть что рассказать многомиллионной аудитории телезрителей (единственно, договорились пока не касаться «дела врачей»). Это уже дело Андрея Уралова решать, какие куски из отснятых стрингерами материалов вставить в передачу, а какие до поры попридержать. Главное, чтоб было из чего выбирать...
Затем, уже во второй половине дня им предстояло ненадолго прокатиться в Новомихайловск, где Кормильцин обещал москвичам устроить встречу с каким-нибудь крупным местным чиновником (скорее всего, это будет мэр города, который расскажет перед телекамерой, чем является НТМК для города и района в целом и что может произойти в случае неблагоприятного развития ситуации вокруг комбината).
Такова была программа на этот день, который должен был стать последним днем их командировки.
Но уже в первом своем пункте согласованный с Кормильциным график работы дал неожиданный сбой.
Едва Зеленская и Аксенов уселись друг напротив друга – на фоне большого аквариума с подсветкой, как велел им оператор, – последний вдруг неожиданно занервничал.
– Что... уже запись идет? – полуобернувшись к телекамере, спросил Аксенов. – Э-э-э... выключите, пожалуйста, вашу телекамеру!
– Не волнуйтесь, Михаил Григорьевич, все будет хорошо, – дружелюбным тоном произнесла Зеленская. – Думаю, для вас подобная запись не в диковинку, верно? Гм... Время есть, спешить нам особо некуда... Вот что... давайте пить чай! Володя, выключи камеру...
– Да, выключите камеру! – каким-то надтреснутым голосом сказал Аксенов. – Не знаю даже, стоит ли с этим затеваться?.. Что это даст? Как они задумали, так все и будет...
– Михаил Григорьевич, я вас не понял?! – Паша Кормильцин, который разливал чай в чашки, удивленно приподнял брови. – Мы же договаривались... Я ведь вам говорил, что к нам приехали тележурналисты из Москвы... что они хотят снять сюжет о Новомихайловском комбинате...
Руки у Аксенова отчего-то тряслись так, что он с трудом смог прикурить сигарету от своей зажигалки. Анна могла лишь гадать, по какой причине этот убеленный сединами, очень заслуженный человек вдруг так откровенно заволновался перед включенной телекамерой. Ей уже не раз доводилось сталкиваться с подобными случаями, когда люди терялись во время съемки или же несли ахинею, отказываясь говорить по существу дела. Причины такого поведения бывают самые разные, но одно Анна знала точно: давить в таких случаях на своего собеседника – дело неумное, да и бесполезное...
– Но ты не говорил, Павел, что молодые люди будут снимать сюжет для передачи «Момент правды»... – сказав это, Аксенов повернулся к оператору. – Вы все же выключите пока свою телекамеру.
Маркелов, не выказывая досады, не только выключил камеру, но и повернул ее объективом в противоположный угол помещения.
– А что, собственно, не так, Михаил Григорьевич? – вежливо поинтересовалась Зеленская. – Вам не нравится Андрей Уралов? Или сам стиль его передачи?
– Нет, почему же... Как раз наоборот! – нервно дернув кадыком, сказал Аксенов. – А если мы побеседуем без телекамеры?
– Толку от такого разговора будет «ноль»! – тут же встрял Кормильцин, чувствовавший себя крайне неловко перед москвичами. – А вот если на всю страну сказать то, что вы мне на днях говорили... Может, тогда дойдет до Кремля, что здесь происходит?! Угрохают же к чертям ваш комбинат! Вы же сами не раз говорили, что это дело государственной важности!
– Павел прав, Михаил Григорьевич, – заметила Зеленская. – Сюжет, показанный по телевидению, да еще в такой «раскрученной» передаче, может дать несравнимо больший эффект, чем даже несколько опубликованных в газетах статей... Кстати, вы можете не беспокоиться: без вашего ведома мы ничего существенного из вашего интервью – если вы только согласитесь его дать – убирать не станем.
Она, конечно, многое сейчас на себя брала (кто-нибудь из сотрудников или же сам Андрей очень даже могут пройтись монтажными ножницами по отснятому в Н-ске материалу), но ей нужно было как-то успокоить этого занервничавшего столь не вовремя человека, а уже затем подвигнуть его на откровенный разговор.
Как бы то ни было, но Аксенова, что называется, заклинило, так что у журналистов оставалось на выбор два варианта: либо попытаться как-то успокоить человека и дать ему время прийти в себя, либо вообще отказаться от попыток получить комментарий о событиях вокруг Новомихайловска из уст столь авторитетного и хорошо информированного источника.
Отозвав москвичей в сторонку, Кормильцин полушепотом сказал:
– Ребята, я чувствую себя чертовски неловко...
– Может, вас на время оставить одних? – спросила Зеленская. – Если он боится затрагивать какие-то темы... Короче, Паша, поговори с ним еще разочек тет-а-тет, а мы с Володей пока пойдем кофейку у стойки попьем.
– Хорошо, так и поступим, – тихо сказал Кормильцин.
– Паша, мы пока перекурим на свежем воздухе, – подал реплику Маркелов. – Здесь ведь есть запасной выход?
– Да, через него можно сразу выйти во двор.
– Я там «Ниву» поставил, – подталкивая Зеленскую к выходу, сказал Маркелов. – Когда будете готовы, дашь нам знать.
Прихватив с собой куртки – а Маркелов зачем-то взял еще и «дежурный чемоданчик», – они выбрались через запасной выход во двор.
– Что-то я тебя не понимаю, Володя, – Зеленская с подозрением посмотрела на своего напарника. – А ну-ка давай признавайся, что ты задумал?
Отперев «Ниву», Маркелов жестом пригласил Зеленскую сесть в машину. Она, пожав плечами, уселась на привычное ей место – в кресло пассажира. Володя же неожиданно забрался на заднее сиденье, сдвинув вперед кресло водителя, чтобы обеспечить себе максимум пространства в тесноватом салоне. Открыв чемоданчик, он выложил на сиденье плоский компактный «ресивер», потом столь же малогабаритное звукозаписывающее устройство, еще каких-то пару приборов, назначение которых Зеленской было неизвестно, и наконец раскрыл у себя на коленях ноутбук.
– Ты что, «скрытку» там оставил? – полуобернувшись к напарнику, спросила Зеленская. – Давай, Володя, колись...
Маркелов какое-то время колдовал над своим ноутбуком, который вкупе с остальной аппаратурой составлял что-то вроде рабочего терминала, затем, удовлетворенно хмыкнув, полез в карман за сигаретами.
– Не одну, а сразу две, – сказал он, прикуривая «мальборину» от зажигалки. – Хочешь посмотреть?
Он перевернул свой ноутбук экранчиком к напарнице, но та, лишь мельком взглянув на поделенный пополам экранчик, левую половину которого занимало изображение, транслируемое из отдельного кабинета, правую, соответственно, из бильярдной, где остался телохран Аксенова, отрицательно покачала головой.
– И охота тебе заниматься всякой ерундой... Да еще тратить на это свое дурацкое хобби неслабые, в общем-то, средства.
– Я вижу, Нюра, ты так и не просекла главную фишку в нашей с тобой профессии, – усмехнувшись, сказал Маркелов. – Мы с тобой дети войны... информационной войны. И должны себя всегда вести так, как будто мы с тобой находимся на поле боя, на линии передовых окопов...
– Вот только не надо этих песен, – процитировала она слышанное ею самой недавно от Аркушина выражение. – Во-первых, открой пошире заднюю дверцу, не то прокоптишь своими сигаретами чужую машину... а заодно и меня. Во-вторых, мы с тобой у себя дома, в России, а не в горной Абрекии или пустынной Арабии. Война, если ты еще не забыл, идет в другом месте, в Ираке, в тысячах километров отсюда!