Дон Хуансмеялсянад моим отчетомдо тех пор, пока
слезы не потекли у негопо щекам. Он несколько раз хлопал себя по ляжкам, и
этот жест, который я видел в его исполнении сотни раз, был определенно не на
месте,когда онисполнялся накостюмныхбрюках. Я был наполнен тревогой,
которую был обязан выразить словами.
- Твой костюм пугает меня более всего остального, что ты делал со мной,
- сказал я.
- Тыпривыкнешькнему, - сказалон.- воин долженбыть текучим и
должен смещаться в гармонии с миром, его окружающим, будь это мир разума или
мир воли.
Самый опасный аспект такого смещения выходит на поверхность каждый раз,
когда воин обнаруживает, чтомир нитои нидругое.Мнеговорили,что
единственным способом преуспеть в этом критическомсмещении, это продолжать
свои действиякак если ты веришь. Другими словами, секрет воинав том, что
он верит, не веря. Очевидно однако, что воин не может просто сказать, что он
верит.И на этомвсеоставить. Этобыло бы слишком легко.Простаявера
устранила бы его от анализаситуации. Воин во всех случаях,когдаон должен
связать себя сверой,делаетэто пособственномувыбору, каквыражение
своего внутреннего предрасположения. Воин не верит, воин должен верить.
Несколько секунд он смотрел на меня. Пока я записывал в свой блокнот. Я
молчал.Я немог сказать,что я понял разницу, но я не хотел споритьили
задаватьвопросы. Я хотел подуматьнад тем,чтоон сказал, номоя мысль
разбегалась,когда ясмотрел вокруг.На улице позадинас стояладлинная
очередь автомобилей и автобусов,гудящих своимисигналами.На краюпарка
метрах в сорока в стороне на одной линии со скамейкой, где мы сидели, стояла
группа людей околосемичеловек,включая трех полицейских всветло-серых
униформах.Онисгрудилисьнадчеловеком,неподвижно лежащимнатраве.
Казалось,он былпьянилиможет быть серьезно болен.Я взглянул на дона
Хуана. Он тоже смотрел на человека. Я сказал ему, что по какой-то причинея
не способен сам разобраться в том, что он только что мне сказал. - Я не хочу
больше задавать вопросы, - сказал я. - но если я не прошутебя объяснить, я
не понимаю. Не задавать вопросов очень ненормально для меня.
-Прошутебябытьнормальнымлюбымисредствами,-сказалонс
наигранной серьезностью.
Я сказал, что яне понимаюразницы междутем, когда человек верити
должен верить. Для меня это одно и тоже. Воспринимать, что эти утверждения
различны было бы все равно, что расщеплять волосы.
- Помнишь историю,которую ты рассказывалмне о своейподругеиее
кошках? - спросилон спокойно. Он взглянул на небо и откинулся на скамейке,
вытянув ноги. Руки он заложил за голову и сократил мышцы всего тела, как это
бывало всегда, его кости издали громкий трещащий звук.
Онимел ввидуисторию, которуюяоднажды рассказывал ему освоей
подруге, которая нашла двух котят почтимертвыхвсушилкепрачечной.
Она
привелаихв нормальное состояние,вернулаимжизньи путемотличного
кормления и заботы вырастила их в двух гигантских котов - черного и рыжего.
Два годаспустя онапродала свой дом. Посколькуонане моглавзять
своих котов с собой и неспособна была найти для них другой дом, все, что она
могла сделатьв подобных обстоятельствах -это отнести ихвветеринарную
лечебницу, чтобы их усыпили.
Я помогал ей отвозить их. Коты никогда не бывали в машине. Она пыталась
их успокоить. Они царапалисьикусалиее,особеннорыжий, которогоона
назвалаМакс.Когда мы наконец прибылик ветлечебнице,она взяла черного
кота первого и, держа его в руках ни словане говоря, вышла измашины. Кот
играл с ней,трогаяее слегка лапкой, когда она толкнуластеклянную дверь
входавлечебницу. Я взглянулна Макса. Онсидел позади.Движениемоей
головы, должно быть испугало его, потому что он нырнул под сиденье водителя.
Яоткинул сидение,таккак не хотел лезть за ним под него, боясь,что он
оцарапаетмне руки. Котлежал вуглублении пола машины. Он, казалось, был
оченьвозбужден.Дыхание егобылоускоренным,он взглянул на меня. Наши
глаза встретились и захватывающее ощущениезавладело мной. Что-тоохватило
мое тело, какая-то тревога, отчаяние, или может быть раздражение из-за того,
что я участвую в происходящем.
Ячувствовал необходимость объяснить Максу, что это было решением моей
подруги, и ятолько помогаюей.Кот продолжалсмотретьна меня, какбы
понимая мои слова.
Я посмотрел, не идет лиона. Черезстеклянную дверь я мог видеть, что
онаразговаривает сприемщицей.Теломое ощутилостранныйтолчок, ия
автоматически открыл дверцу машины. "Беги,Макс,беги! - сказал я коту. Он
выпрыгнул измашины и промчался черезулицу, стелясьтелом по земле,как
настоящаякошка. Противоположная сторона улицы былапустой. Тамне стояло
автомашин, и я мог видеть как Макс бежит по улице вдоль тротуара. Он добежал
доуглабольшогобульвара,азатемнырнулвводосточноеотверстие
канализационного люка.
Мояподругавернулась. Я сказал ей, что Макс убежал.Она забралась в
машину, и мы уехали, не сказав ни единого слова.
Впоследующиемесяцыэтотинцидентсталдляменясимволом.Мне
казалось, а может я видел, отчаянный блеск в глазах Макса, когда он взглянул
на меня, прежде чем выпрыгнуть измашины, и я верилв то,что на какой-то
моментэтокастрированное,перекормленноеи бесполезное животное-игрушка
стало котом.
Ясказал дону Хуану, чтоубежден, что Макс перебежал улицу и нырнул в
канализационный люк, когда его "кошачий дух"был неуязвим, и что может быть
ни в какое другое время своей жизни не была его "кошачесть" столь очевидной.
Впечатление,которое этот случайпроизвел наменябылонезабываемым.Я
рассказалэтуисториювсемсвоимдрузьям.