Егореакциябыластоль
неожиданной, что я тоже вскочил одновременно с ним.
- Расскажи мнев точности,какие потвоемумнению я имею чувства, -
сказал он с ударением.
Я ощущал, что знаю его чувства. Казалось, я чувствую их сам. Но когда я
попыталсявысказать их, я ощутил, что понял,что немогу оних говорить.
Разговор требовал громадных усилий.
Дон Хуансказал,что уменяещенедостаточносил для того,чтобы
"видеть"его. Но яопределенно могу видеть достаточно, чтобысамому найти
подходящее объяснение того, что случилось.
- Не смущайся, сказал он, - расскажи мне в точности, что ты "видишь".
Уменябылавнезапнаястраннаямысль, оченьпохожая нате мысли,
которые мне обычно приходили в голову перед тем, как заснуть. Это была более
чем мысль. Полная картина - было бы лучшимназванием ее. Явидел табло, на
которомбыли различные персонажи. Один былмужчина, сидевшийпрямо передо
мной наподоконнике. Пространство позади подоконникабыло расплывчатым, но
самподоконник имужчина были кристально ясными. Он смотрелна меня.Его
голова была слегкаповернутавлево,так что фактически он смотрел на меня
искоса.Явиделкакдвижутся егоглаза, чтобы удерживать меня в фокусе.
Правым локтем он опирался о подоконник. Рука его была сжата в кулак, а мышцы
напряжены. Слева от мужчины была другая картина натабло. Это быллетающий
лев.То-естьголоваигривабылильвиными,а нижняячастьеготела
принадлежала курчавому белому французскому пуделю.
Я ужеготов был остановитьсвое внимание на нем,когда мужчина издал
чмокающий звук губами и высунул голову и туловище из окна. Появилось все его
тело, как будто что-то его выталкивало.Секунду он висел, цепляясь зараму
кончиками пальцев, раскачиваясь как маятник, затем он отпустился.
Яиспыталвсвоем собственнотелеощущениепадения.Этоне было
кувырканьем вниз, а было мягким снижением, а затем плавным парением. Человек
ничегоневесил. Некотороевремя он оставался на месте, а затем исчезиз
виду, как еслибы неконтролируемая сила всосалаего через трещину в табло.
Секунду спустя он опять появился в окне, искоса глядя на меня.Праваярука
его опиралась о раму, только на этот раз он помахивал мне, прощаясь.
Замечанием дона Хуана было, что мое "видение" было слишком сложным.
- Тыможешьдействовать лучше,-сказалон. - тыхочешь,чтобы я
объяснилтебе, чтослучилось.Что ж,я хочу,чтобы ты использовалсвое
"видение"для этого. Тывидел, но видел ерунду. Информацияподобного рода
бесполезнадля воина. Слишком многовремени уйдет на то, чтобы разобраться
что есть что. "Видение" должно быть прямым, потому что воин не может тратить
своего времени на то,чтобы расшифровывать увиденное им самим. Видениеэто
видение, потому что оно прорывается через всю эту ерунду.
Я спросил его, не думает ли он, что мое видение было в действительности
только галлюцинацией.
Я спросил его, не думает ли он, что мое видение было в действительности
только галлюцинацией. Он был убежден, что это было видением из-засложности
деталей, но что к данному случаю оно не подходило.
- Ты думаешь, что мое видение объясняет что-нибудь? - спросил я.
- Наверняка. Но я не стал бы пытаться расшифровывать его, если бы я был
тобой. В начальных этапах видение смущает, и легко в нем потеряться. По мере
того, как воин становитсятуже, однако, его видение становится тем, чем оно
должно быть - прямым знанием.
Пока дон Хуан говорил, у меня произошел один из тех любопытных провалов
в ощущении, ияяснопочувствовал, чтоявот-вот сниму завесу с чего-то
такого,что я уже знал. Но это мне не удалось, потомучто все сталоочень
туманным. Японял,что погрузился вборьбу ссамим собой. Чембольшея
старалсяопределить или достичьэтого ускользающегокусочказнания,тем
глубже оно тонуло.
- Это видение было слишком... Слишком зрительным, - сказал дон Хуан.
Звукего голосавстряхнулменя.-Воин задает вопрос и черезсвое
видение онполучаетответ. Но ответ прост.Онникогдане осложняется до
степени летающих французских пуделей.
Мыпосмеялисьнадэтойкартиной,иполушутя ясказал ему, что он
слишком прям,чтолюбойпроходящий сквозь то, черезчто я прошел сегодня
утром, заслуживает крошки снисхождения.
-Этолегкий выход, -сказал он.-этопутьиндульгирования.Ты
навешиваешь мирна то чувство, что все для тебя слишком много. Ты не живешь
как воин.
Я сказал ему, что есть слишком много граней того, что он называет путем
воина,и что невозможно выполнятьих все. И чтозначение этого стало ясно
толькотогда,когдаявстретилсясновымимоментами, гдедолженбыл
прилагать его.
- Правилом большого пальцадля воина, - сказал он, - являетсято, что
онделаетсвоирешениястоль тщательно,чтоничегоиз того, что может
произойти в результате их, не может его удивить, а уж тем более истощить его
силу.
Быть воиномозначаетбытьсмиреннымиалертным.Сегодняоттебя
ожидалось, чтотыбудешь следить за сценой, которая разворачивалась у тебя
перед глазами,ане размышлятьотом,каким образомэтовозможно.Ты
сконцентрировал свое внимание нена той вещи.Если бы я хотел быть с тобой
снисходительным, то я легкомог бысказать, что посколькуэто произошло с
тобой впервые, ты не был готов. Но это недопустимо, поскольку ты пришел сюда
как воин,готовый умереть.Поэтому то, что произошло с тобойсегодня,не
должно было застать тебя со спущенными штанами.
Язаключил,чтомоейтенденциейбылоиндульгироватьвстрахеи
замешательстве.
-Скажем, что правилом большого пальца для тебя должно быть, что когда
ты приходишьвстречаться со мной, тыдолжен приходить, готовый умереть,-
сказал он.