– На каком основании вы позволяете себе вмешиваться в процесс создания великих литературных шедевров и устанавливаете для этого сроки?
Флаксмен в бешенстве посмотрел на него:
– Заткнись, жестяной пузырь!
– Выбирайте выражения! – с достоинством ответил яйцеглав. – Или я начну вам грезиться. Я буду парить в ваших снах!
Флаксмен хотел было что‑то рявкнуть, но удержался и бросил на яйцеглава странный взгляд.
Сочтя, что настала удобная минута, пухлый болельщик лихо отчеканил свою речь:
– Дорогой сэр! В знак признания ваших выдающихся заслуг на поприще популяризации лунбола разрешите вручить вам высшую награду Лунбольной лиги…
По его знаку двое других лунболистов открыли крышку черного ящика, оратор засунул в него руки и ловко швырнул прямо в грудь Флаксмену большой серебристый овоид, как две капли воды похожий на Полпинты.
– Серебряный лунбольный мяч! – закончил он, когда Флаксмен, взвизгнув, без чувств растянулся на полу.
34
«Рокет‑Хаус» прихорашивался, готовясь к финишу литературных гонок. Во всяком случае, Гаспар вывесил в вестибюле соответствующий плакат. Джо Вахтер притащил раскладные стулья и протянул несколько ниток с серебряными флажками, от Энгстранда доставили освежающие напитки, а эскалатор, наконец заработал.
Каллингем и Флаксмен, разделив рукописи поровну, каждому по пятнадцать штук, взятых наугад, приняли пилюли «Престиссимо», вдесятеро ускоряющие процесс чтения, и вот уже по экранам фоточитателей рывками поползли бумажные ленты.
Каллингем дольше задерживал на экране каждый кадр, но так как размер кадра у него был больше, то вскоре он уже обогнал своего товарища на половину рукописи, к большому огорчению Гаспара, который, заключив пари с Зейном, поставил на Флаксмена.
Все верные сотрудники «Рокет‑Хауса» присутствовали при этом состязании, никто не хотел упустить возможность наконец‑то увидеть издателей за работой. Гаспар сидел рядом с няней Бишоп, Зейн Горт – с мисс Румянчик, а братья Зангвеллы чинно восседали сзади. Папаша Зангвелл был чисто умыт и вел себя довольно спокойно, хотя время от времени бросал тоскливые взгляды на стол, украшенный батареей бутылок.
Элоиза Ибсен, вопреки опасениям Гаспара, нисколько не нарушила чинной торжественности происходящего. Как и подобает даме сердца самого издателя, она была облачена в модное, но строгое платье с глубоким вырезом, держалась со всеми обворожительно любезно и теперь с тихим достоинством восседала в первом ряду, время от времени посылая Каллингему нежные ободряющие улыбки.
Яйцеглавов, из уважения к слабости Флаксмена, оставили в Детской, но с ними поддерживалась непрерывная двусторонняя телесвязь.
– Я вчера на ночь опять читал «Дело Маурициуса», – шепнул Гаспар няне Бишоп. – Ну, если это типичный образчик старинной детективной беллетристики, то какой же была у них серьезная литература, хотел бы я знать!
– Поторопитесь! – шепнула она в ответ. – А то кругляши приготовили для вас еще несколько книг. Детектив замечательного старинного русского мастера этого жанра под названием «Братья Карамазовы», мелодраму «Король Лир»с захватывающими изменами и убийствами, занимательную сказку «Волшебная гора»и развлекательную повесть о приключениях аристократов и интригах в светском обществе, озаглавленную «Война и мир». Они составили для вас целый список такого легкого чтива.
– Только бы они не вздумали подсовывать мне всякую старинную классику! – бодро отозвался Гаспар. – А с интригами и тайнами я уж как‑нибудь справлюсь. Это вам не проект «Эль» Зейна Горта! Хотел бы я знать, что он такое затеял.
– А разве он вам не говорил? Вы же с ним друзья!
– Ни слова не говорил.
– А разве он вам не говорил? Вы же с ним друзья!
– Ни слова не говорил. А вы что‑нибудь знаете? По‑моему, тут замешан Полпинты.
Няня Бишоп покачала головой.
– А кого яйцеглавы считают возможным победителем? – спросил Гаспар.
– Они ничего не говорят. Они стали ужасно скрытные. Я даже начинаю тревожиться.
– А вдруг все рукописи до единой – в самую десятку! Представляете, тридцать бестселлеров с одной подачи!
Чтение приближалось к концу, и напряжение стремительно возрастало. Папаша Зангвелл рвался к столу, и Джо Вахтер удерживал его лишь с большим трудом.
Наконец Каллингем откинулся в кресле и утомленно сощурил глаза. На этот раз он ответил на улыбку Элоизы только усталым кивком.
– МожетпосовещаемсяФлаксипреждечемтыначнешьчитатьпоследнююрукопись? – с неимоверной быстротой проговорил он все еще под влиянием пилюль «Престиссимо».
И выключил телеэкран Детской.
– Пустьдумаютчтоэтонеисправностьсети…
Флаксмен вставил последний ролик в свой аппарат и поглядел на партнера, который наконец справился со своим голосом и проговорил медленно и раздельно:
– Ну, как они тебе показались?
– Дрянь, – негромко сказал Флаксмен. – Сплошная дрянь.
Каллингем кивнул.
– И у меня тоже.
– Они вовсе не такие… – прерывающимся голосом сказала няня Бишоп. – Они… я уверена… не может быть, чтобы там не было… ничего хорошего. Ржавчик мне говорил… они ведь ничего нового не сочиняли… а использовали то, чем развлекали друг друга все эти годы…
– В том‑то и беда, – вздохнул Каллингем. – Они стремились поразить, они запускали интеллектуальные фейерверки. Вот послушайте!
Он развернул одну из лежавших на столе лент.
– …Премрачная пуповина духовного пепла над краем сердца горящих самцов ленивым черепом поет во мраке о воздухе, что стоит – здешнея, мраморнея, колоннея и коченея. Жаждни! Сожми! Сожги! Четверо у могильной черты, взыскуя чистоты, можебнее, чем ты…
– Калли! – раздался громовый возглас Флаксмена.