А сколько было таких,
которые из боязни перед муками страха повесились, утопились или бросилисьв
пропасть, убеждая нас воочию в том, что он еще более несносенинестерпим,
чем сама смерть.
Греки различали особый видстраха,которыйнивкакойстепенине
зависит от несовершенства наших мыслительных способностей. Такойстрах,по
их мнению, возникает без всяких видимых оснований и является внушением неба.
Он охватывает порою целый народ,целыеармии.Такимбылитотприступ
страха, который причинил в Карфагене невероятные бедствия.Вовсемгороде
слышались лишь дикие вопли, лишь смятенные голоса. Всюду можно было увидеть,
как горожане выскакивали издомов,словнопосигналутревоги,какони
набрасывались один на другого, ранили и убивали друг друга, будтоэтобыли
враги,вторгшиеся,чтобызахватитьгород.Смятениеинеистовства
продолжались до тех пор, пока молитвами и жертвоприношениями они несмирили
гнева богов [7].
Такой страх греки называли паническим.
Глава XIX
О ТОМ, ЧТО НЕЛЬЗЯ СУДИТЬ, СЧАСТЛИВ ЛИ КТО-НИБУДЬ, ПОКА ОН НЕ УМЕР
Scilicet ultima semper
Exspectanda dies homini est, dicique boatus
Ante obitum nemo, supremaque funera debet.
{Итак, человек всегда должен ждатьпоследнегосвоегодня,иникого
нельзя назвать счастливым до его кончины и до свершения над ним погребальных
обрядов [1] (лат).}
Всякому ребенку известен на этот счет рассказ о царе Крезе: захваченный
в плен Киром и осужденный на смерть, перед самой казнью онвоскликнул:"О,
Солон, Солон!" Когда об этом было доложеноКируитотспросил,чтоэто
значит, Крез ответил, чтоонубедилсянасвоейшкуревсправедливости
предупреждения, услышанного им некогда от Солона, что как быприветливони
улыбалоському-либосчастье,мынедолжныназыватьтакогочеловека
счастливым,поканеминетпоследнийденьегожизни,ибошаткостьи
изменчивостьсудебчеловеческихтаковы,чтодостаточнокакого-нибудь
ничтожнейшего толчка, - и все тут же меняется. ВотпочемуиАгесилай[2]
сказал кому-то, утверждавшему, что царь персидский - счастливец, ибо, будучи
совсем молодым, владеет столь могущественным престолом:"ИПриамвтаком
возрастенебылнесчастлив".ЦарейМакедонии,преемниковвеликого
Александра, мы видим в Риме песцами и столярами, тиранов Сицилии - школьными
учителями в Коринфе. Покорительполумира,начальствовавшийнадстолькими
армиями, превращается в смиренного просителя, унижающегося перед презренными
слугами владыки Египта; вот чего стоило прославленному Помпею продлениеего
жизни еще на каких-нибудь пять-шесть месяцев [3]. А развенапамятинаших
отцов не угасал, томясь в заключении в замке Лош, ЛодовикоСфорца,десятый
герцог Миланский, перед которым долгие годы трепетала Италия? И самое худшее
в его участи то, что он провел там целых десять лет [4].
А развенапамятинаших
отцов не угасал, томясь в заключении в замке Лош, ЛодовикоСфорца,десятый
герцог Миланский, перед которым долгие годы трепетала Италия? И самое худшее
в его участи то, что он провел там целых десять лет [4]. А разве непогибла
от руки палача прекраснейшая изкоролев,вдовасамогомогущественногов
христианском мире государя? [5] Такие примеры исчисляются тысячами. Иможно
подумать, что подобно тому какгрозыибуринебесныеополчаютсяпротив
гордыни и высокомерия наших чертогов, разным образом там наверхусуществуют
духи, питающие зависть к величию некоторых обитателей земли:
Usque adeo res humanas vis abdita quaedam
Obterit, et pulchros fasces saevasque secures
Proculcare, ac ludibrio sibi habere videtur.
{Такнекаяскрытаясиларушитчеловеческиедела,ипопирать
великолепные фасции и грозные секиры для нее, видно, забава [6] (лат).}
Можно подумать также, что судьба намеренно подстерегает порою последний
день нашей жизни, чтобы явить пред нами всю своюмощьивмгновениеока
извергнуть все то, что воздвигалось ею самою годами; иэтозаставляетнас
воскликнуть, подобно Лаберию [7]: Nimirum hac die una plus vixi,mihiquam
vivendum fuit. {Ясно, что на один день прожил я дольше,чеммнеследовало
жить [8] (лат).}
Таким образом, у нас есть все основания прислушиваться к благому совету
Солона. Но поскольку этот философ полагал, что милости или удары судьбыеще
не составляют счастья или несчастья,авысокоеположениеилимогущество
считал маловажными случайностями, я нахожу, что он смотрелглубжеихотел
своими словами сказать,чтонеследуетсчитатьчеловекасчастливым,-
разумея под счастьем спокойствие и удовлетворенностьблагородногодуха,а
также твердость и уверенность умеющей управлять собою души, -поканамне
доведется увидеть, как он разыграл последний и, несомненно, наиболее трудный
акт той пьесы, которая выпала на его долю. Во всем прочемвозможналичина.
Наши превосходные философские рассуждениясплошьирядомнеболее,как
заученный урок, и всякие житейские неприятности очень часто, не задеваянас
за живое, оставляют нам возможность сохранять на лице полнейшее спокойствие.
Новэтойпоследнейсхваткемеждусмертьюинаминетбольшеместа
притворству; приходится говорить начистоту и показать, наконец, безутайки,
что у тебя за душой:
Nam verae voces tum demum pectore ab imo
Eliciuntur, et eripitur persona, manet res.
{Ибо только тогда, наконец, из глубины души вырываются искренние слова,
срывается личина и остается сущность [9](лат).}
Вот почему это последнее испытание - окончательная проверкаипробный
камень всего того, что совершено нами в жизни. Этот день -верховныйдень,
судья всех остальных наших дней. Этот день, говорит один древний автор [10],
судит все моипрошлыегоды.Смертипредоставляюяоценитьплодымоей
деятельности, и тогда станет ясно, исходили ли мои речи толькоизустили
также из сердца.