Давай условимся, что ты не станешь прерыватьмою
речь; я предоставлю тебе возможность в свое время ответить. Ты оченьхорошо
знаешь, Цинна, что я захватил тебя в стане моихврагов,причемтынето
чтобы сделался мне врагом: ты, можно сказать, враг мой от рождения: однако я
пощадил тебя; я возвратил тебе все, что было отнято у тебя и чем ты владеешь
теперь; наконец, я обеспечил тебе изобилие и богатство в такой степени,что
победители завидуют побежденному. Ты попросил у меня должностьжреца,ия
удовлетворил твою просьбу, отказав в этом другим, чьи отцы сражалисьбоко
бок со мной. И вот, хотя ты кругом предо мною вдолгу,тызамыслилубить
меня!". Когда Цинна в ответ на это воскликнул, что он и не помышлял отаком
злодеянии, Август заметил: "Тызабыл,Цинна,онашемусловии:ведьты
обещал, что не станешь прерыватьмоюречь.Да,тызамыслилубитьменя
там-то, в такой-то день, при участии таких-то лиц и таким-то способом".
Видя, что Цинна глубоко потрясен услышанным и молчит, но на этот раз не
потому, что таков был уговор между ними, но потому, что егомучитсовесть,
Август добавил: "Что же толкает тебя на это? Или, быть может, ты самметишь
в императоры? Воистину, плачевны дела в государстве, если только я один стою
на твоем пути к императорской власти. Ведь ты не в состояниидажезащитить
своих близких и совсем недавно проиграл тяжбу из-за вмешательствакакого-то
вольноотпущенника. Или, быть может, у тебя не хватаетнивозможностей,ни
сил ни на что иное, кроме посягательства на жизнь цезаря? Я готов уступить и
отойти в сторону, если только кроме меня нет никого, кто препятствуеттвоим
надеждам. Неужели ты думаешь, что Фабий,сторонникиКоссовилиСервилиев
потерпят тебя? Что примирится с тобою многолюдная толпа знатных,-знатных
не только по имени, но делающих своими добродетелями честь своей знатности?"
И после многого в этом же роде (ибо онговорилболеедвухчасов)Август
сказал ему: "Ну так вот что: я дарую тебе жизнь, Цинна,тебе,изменникуи
убийце, как некогда уже даровал ее, когда тыбылпростомоимврагом;но
отныне между нами должна быть дружба. Посмотрим, кто из насдвоихокажется
прямодушнее, я ли, подаривший тебе жизнь, илиты,получившийееизмоих
рук?" На этом они расстались.НекотороевремяспустяАвгустпредоставил
Цинне должность консула, упрекнув его, что тот сам необратилсякнемус
просьбой об этом. С этой поры Цинна сделался одним из наиболеелюбимыхего
приближенных,иАвгустназначилегоединственнымнаследникомсвоего
достояния. После этого случая, приключившегося, когда Августу шелсороковой
год, за всю его жизнь не было больше ниодногозаговорапротивнего,ни
одного покушения на него, и он был, можно сказать, справедливовознагражден
за свою снисходительность. Но совсем иначе случилось снашимпринцем,ибо
мягкость нимало не помогла ему, и он попалсявпоследствииврасставленные
ему сети предательства [6].Вотдочегоневернаяиненадежнаявещь-
человеческое благоразумие; ибонаперекорвсемнашимпланам,решениями
предосторожностямсудьбавсегдаудерживаетвсвоихрукахвластьнад
событиями.
Вотдочегоневернаяиненадежнаявещь-
человеческое благоразумие; ибонаперекорвсемнашимпланам,решениями
предосторожностямсудьбавсегдаудерживаетвсвоихрукахвластьнад
событиями.
Когдаврачамудаетсядобитьсяблагоприятногоисходалечения,мы
говорим, что им посчастливилось-какбудтоихискусствоединственное,
которому требуется поддержка извне,таккак,покоясьнаслишкомшатком
основании, оно не может держаться собственной силою, какбудтотолькооно
нуждается в том, чтобы к его действиям приложила руку удача. Я готовдумать
о врачебном искусстве все, что угодно, и самое худшее и самоелучшее,ибо,
благодарение богу, мы не водим с ним никакого знакомства. Вэтомслучаея
составляюпротивоположностьвсемпрочим,таккаквсегда,прилюбых
обстоятельствах, пренебрегаю его услугами; а когда мнеслучаетсязаболеть,
то, вместо того, чтобы смириться пред ним, я начинаю еще вдобавок ненавидеть
и страшиться его. Тем, кто заставляетменяпринятьлекарство,яотвечаю
обычно, чтобы они обождали, покрайнеймере,покауменявосстановятся
здоровье и силы, дабы я мог противостоятьсбольшимуспехомдействиюих
настоя и таящимся в нем опасностям. Я предоставляю полнуюсвободуприроде,
полагая, что она имеет зубы и когти, чтобы отбиваться от совершаемых нанее
нападений и поддерживать целое,распадакоторогоонавсяческистарается
избежать. Я опасаюсь, как бы лекарство вместо того чтобы оказать содействие,
когда природа вступает в схватку с недугом, не помогло бы ее противнику и не
возложило на нее еще больше работы.
Итак, я утверждаю, что не в одной медицине, но и в других, менее шатких
искусствах,фортунепринадлежитдалеконепоследнееместо.Апорывы
вдохновения, захватывающие и уносящие ввысь поэта,-почемубыиихне
приписывать его удаче? Ведь он и сам признает, что они превосходят то,чего
могли бы достигнуть его силы и дарования; ведь он исамощущает,чтоони
пришли к нему помимо него и от негонезависят.Тожесамоеговоряти
ораторы, признающие, что ониневластнынадохватывающимихпорывоми
необыкновеннымволнением,увлекающимиихдальшепервоначальногоих
намерения. Так же точно и в живописи, ибо издесьрукаживописцасоздает
порою творения, превосходящие и его замыслы и меру его мастерства, творения,
восхищающие и изумляющие его самого. Но сколь великавэтихпроизведениях
доля удачи,видноособенноявственноизизяществаикрасоты,которые
возникли без всякого намерения и даже без ведома художника. Смыслящий в этих
вещах читатель нередко находит в чужих сочинениях совершенства совсеминого
рода, нежели те, какими хотел наделить их и какие усматривалсамавтор,и
благодаря этому придает им более глубокий смысл и выразительность.
Что до военного дела, то тут уже каждому ясно, сколь многоезависитв
нем от удачи.