Затем Григорий дает ему свое папское благословение, а стеклянный человекна
миг снимаетплаток,защищающийегопрозрачнуюголову отсолнца, иоба
раскланиваютсясвежливостьюбылых веков.Поэтомуяне удивился, когда
Женевьеваподошла комнеизаговорила,ятолькоудивился,какаяона
красивая, действительно настоящая Изабелла.
Онадолгоразговаривала со мной.Изабеллавышла всветломмеховом
пальто, которое, наверное, стоило дороже двадцатинадгробий скрестамииз
лучшего шведского гранита, в вечернем платье и золотых сандалиях. Было всего
одиннадцать часов утра, и в обычноммире за стенами лечебницыникто быне
счел возможным появиться в таком наряде. Здесь же он только взволновал меня:
словно какое-то существо спустилось на парашюте с неведомой планеты.
Вэтот деньто сияло солнце,то набегал порывами дождь,дулветер,
воцаряласьвнезапная тишина. Всешловперемежку: один час этобылмарт,
следующий --а прель, потом сразу вклинивался кусокмая ииюня. А тут еще
появиласьИзабелла неведомо откуда, действительноневедомооткуда, из тех
областей,гдестертывсеграницы,гдеискаженныйсвет,подобный
вспыхивающему внебебегломусветусеверного сияния,виситвнебе, не
ведающемнидня, ни ночи,алишь эхо собственныхлучей, отзвук отзвука,
тусклый свет потустороннего и безвременных пространств.
Она вызвала во мне смятение с первой же минуты, и все преимущества были
на ее стороне. Правда, я на войне растерял немало буржуазныхпредрассудков,
однакоэтопородило вомнелишь некоторый цинизм иотчаяние, но не дало
чувства превосходства и свободы.Ивотя сидел и с изумлением смотрелна
нее, словно она невесомаи парит в воздухе, а я лишь с трудом бреду за ней,
спотыкаясь. Крометого, веесловахне разсквозила страннаямудрость.
Толькомудрость эта была как-то смещена и открывала вдруг необозримые дали,
от которых начинало биться сердце; а как только хотелось этидали удержать,
их затягивали туманы и сама Изабелла была уже где-то совсем в другом месте.
Онапоцеловала меня в первый же день, и сделала этотак просто,что,
казалось, непридавала поцелуюникакого значения;и все-такия не мог не
ощутитьего. Я живо ощутилэтот поцелуй, ионвзволновал меня,но потом
волнасловноудариласьобарьеррифа--ияпонял,чтопоцелуй
предназначалсявовсене мне,акому-то другому,персонажу еефантазии,
некоему Рольфу илиРудольфу, а можетбыть, даже и не им, иэто всего лишь
имена, выброшенныена поверхность ее сознания темными подземными потоками и
не имеют ни корней, ни отношения к ней самой.
С тех пор она сталапочти каждое воскресенье приходить в сад, акогда
шелдождь,товчасовню.Старшаясестраразрешиламнепослеобедни
упражняться на органе, если у меня появлялось такое желание.
Старшаясестраразрешиламнепослеобедни
упражняться на органе, если у меня появлялось такое желание. На самом деле я
не упражнялся--дляэтого яиграю слишком плохо; я делал то же, что и с
роялем:игралдлясебя,импровизируя,помересил изображалкакие-то
тепловатыенастроения,грезы,тоскуочем-тонеясном,обудущем,об
исполнениимечты и о самомсебе, адля всего этогоне надо было особенно
хорошоиграть.ИногдаИзабеллазаходилавцерковьвместесомнойи
слушала... Она сидела тогда внизу, в темноте, дождь хлестал в пестрые стекла
окон, звуки органа проплывали надее темноволосой головой; я не знал, о чем
онадумает, и было в этом что-то необычноеи немногосентиментальное,но
потом вдругвставал вопрос "зачем",вскрик, страх, безмолвие. Иясмутно
ощущал присущее земной твари неуловимоеодиночество,когда мы оставались в
пустойцеркви, наедине с сумерками и звуками органа, только мы двое, словно
единственные люди на свете, соединенные хмурымсветом, аккордами и дождем и
всеже навекиразлученные, безвсякогомостаотодного к другому,без
взаимопонимания, безслов,итолько страннордели сторожевыеогоньки на
границахжизни внутринас -- мы их видим и непонимаем, я по-своему,она
по-своему, словно глухонемые слепцы, хотя мы не глухи и не немы, не слепы, а
потому оказываемся еще беднееи оторванное от всех. Чем именно было вызвано
в ее душе желание подойти ко мне? Я этого не знал и никогда не узнаю, истоки
ее желания погребены под щебнем и оползнями, -- но я все-таки не мог понять,
почему эти странные отношения вызывают во мне такую смятенность: я же знал о
ееболезни и знал, чтовидит она во мненеменя, ивсе же нашивстречи
будилитоскуочем-тоневедомом,потрясалиипоройделалименято
счастливым, то несчастным без всякого смысла и причины.
x x x
Ко мне подходит сестра милосердия небольшого роста.
-- Старшая сестра хотела бы с вами поговорить.
Явстаю и идузаней. Я чувствую себя довольно неловко.Может быть,
кто-нибудь из сестер шпионил за нами истаршая заявит,что мне разрешается
беседовать толькос больными, которым за шестьдесят, или даже уволитменя,
хотя главный врач и сказал, что для Изабеллы общество людей полезно.
Старшая сестра встречает меня в своей приемной. Здесь пахнет воском для
натиранияполов,мыломидобродетелью. Дыхание весны сюдане проникает.
Старшаясестра,сухопараяэнергичнаяженщина,приветливосомной
здоровается; она считает меня безупречным христианином, который любит Бога и
верит в силу церкви.
-- Ведь скоро май, -- говорит она и смотрит мне в глаза.
--Да, -- отвечаю я иразглядываю непорочно белые занавескииголый
блестящий пол.
-- Мы подумываем, не начать ли нам служить майскую всенощную?
Я облегченно вздыхаю и молчу.
--Когданаступаетмай, вгородскихцерквахкаждыйвечерслужат
всенощную, -- поясняет старшая.