..
Я смотрю на нее с удивлением.
--Священник не разрешает хоронить моего мужа на кладбище, -- поясняет
она торопливо, вполголоса и не глядя на меня.
-- Почему же он не разрешает? -- продолжаю я удивляться.
--Оттого чтомуж...онналожил на себяруки...-- Онаструдом
выговаривает слова. -- Он покончил с собой. Не мог больше вынести.
Она стоит и смотрит на меня неподвижным взглядом. Она всееще испугана
тем, что сказала.
-- И выговорите, его из-за этогонехотят хоронить накладбище? --
спрашиваю я.
-- Да, на католическом. В освященной земле.
--Ноэтоже нелепость! --возмущаюсь я. -- Его следует хоронитьв
земле, котораявдвойне освящена!Никтобез крайнейнуждыне лишитсебя
жизни. А вы вполне уверены, что они не разрешат?
-- Да. Так сказал священник.
-- Священникимного чего говорят,такое уж ихремесло.А где же его
хоронить, если не на кладбище?
-- За пределами кладбища. По ту сторону стены. На неосвященной стороне.
Или на городском кладбище. Но как это можно! Там все лежат вперемешку.
-- Городское кладбище гораздо красивеекатолического, -- заявляю я. --
А католики лежат и на городском.
Она качает головой.
-- Нет, это не годится. Он был человек верующий. И воттеперь... -- Ее
глаза вдругнаполняютсяслезами. --Наверно,оннесообразил,чтоне
придется ему лежать в освященной земле.
--Он, должно быть, и не думал об этом.Новы неогорчайтесьиз-за
своего священника. Я знаю тысячи оченьверующих католиков, которые лежат не
в освященной земле.
Она быстро повертывается ко мне.
-- А где же?
-- Наполях сраженийв России и воФранции.Там все лежат вместе, в
братских могилах--католики,евреи,протестанты, иянедумаю, чтобы
Господь Бог на это обижался.
-- Там другое. Они пали на поле битвы. А мой муж...
Она плачет, уже не сдерживая себя. Слезы в нашем деле неизбежны, но это
какие-тодругие,чемобычно. Да исамаженщина напоминает тощийснопик
соломы: кажется, вот-вот его унесет ветром.
-- Вероятно, он в последнюю минуту пожалел о том, что сделал, -- говорю
я, лишь бы что-нибудь сказать. -- Значит, ему все простится.
Женщина смотритнаменя. Она такизголодалась хотябыпокапельке
утешения!
-- Вы в самом деле так думаете?
--Конечно. Священник этого, разумеется, незнает. Знаеттольковаш
муж. А сказать теперь уже не может.
-- Священник уверяет, что смертный грех...
-- Слушайте, сударыня,-- прерываюя ее. --Боггораздо милосерднее
священника, поверьте мне.
Теперь японимаю, чтоее мучит: не столько этанеосвященнаямогила,
сколькомысль, что еемуж, как самоубийца, будет теперь до скончаниявека
горетьвгееннеогненнойичто,еслибыегоудалосьпохоронитьна
католическом кладбище,он,бытьможет,обрел бы спасение иотделался бы
несколькими сотнями тысяч лет адского огня.
-- Всеслучилосьиз-за этихденег, --продолжает она. --Онибыли
положены в сберкассу на пятьлет, до совершеннолетия дочери, поэтому онне
мог снять их. Этиденьги -- приданоемоей дочери от первого брака. Муж был
опекуном. А когда две недели назад срок наконец истек и их можно было взять,
они потеряли всякую цену; жених отказался. Он надеялся,чтонанихможно
будет купить ей хорошее приданое. Еще два года назад их хватило бы, а теперь
ониничего не стоят. Дочкавсеплакала. Онэтого невынес.Считал, что
виноват: надо было вовремя позаботиться. Но ведь они былиположены на срок.
Так проценты больше.
-- Как жеон мог позаботиться? Такие историислучаются в пашидни на
каждом шагу. Он же не был банкиром.
-- Нет, бухгалтером. Соседи...
-- Да плюньтевы на то, чтоговорятсоседи. Всегда только распускают
злобные сплетни. Предоставьте все одному Господу Богу.
Моислова,я эточувствую, неочень убедительны, ночтоеще можно
сказатьженщине при таких обстоятельствах? Уж, конечно, не то, чтоя думаю
на самом деле.
Она вытирает глаза.
-- Зачем я все это вам рассказала... Какое вам дело?Простите меня! Но
ведь иной раз не знаешь, куда...
-- Ничего, -- говорю я, -- мыпривыкли. Ведьсюда приходят только те,
кто потерял близких.
-- Да... но не так...
-- Нет,именно так,-- поясняюя. -- В нашепечальноевремятакие
случаи происходят гораздо чаще,чем вы думаете.И всегда --слюдьми,у
которыхнетникакого выхода.С порядочнымилюдьми.Непорядочные--те
выкручиваются.
Она смотрит на меня.
-- Вы считаете, что можно поставить памятник, хоть муж и будет лежать в
неосвященной земле?
--Еслиу васестьразрешениенагроб,то, разумеется, можно. На
городском кладбище -- бесспорно. Хотите, можете сейчаси надгробие выбрать,
а когда все уладится -- просто заберете его.
Она обводит глазами нашу продукцию, потом указывает на памятник, третий
по величине.
-- А сколько этот стоит?
Всегда одно и тоже. Никогда бедняки не спросят сразу, что стоит самый
маленький, притом делают вид, будто это происходит не из особогоуважения к
умершему и к смерти. Но они считают неблаговидным прежде всего осведомляться
о цене на самый дешевый памятник; а если потомвсе же выберут его --тогда
другое дело.
Я тутнипричем, но этоткусоккамнястоит сто тысяч марок.Ома
испуганно смотрит на меня усталыми глазами.
-- Мы не можем купить такой дорогой, он стоит гораздо больше, чем...
Конечно, больше, чем то, что у них осталось.
-- Возьмите вот этот маленький, -- предлагаю я, -- или просто могильную
плиту, а не камень. Видите, вон такую, она стоит всеготридцать тысяч марок
и очень красивая. Ведь вы просто хотите знать, где покоится ваш муж, и плита
ничем не хуже камня.