-- Мы не можем купить такой дорогой, он стоит гораздо больше, чем...
Конечно, больше, чем то, что у них осталось.
-- Возьмите вот этот маленький, -- предлагаю я, -- или просто могильную
плиту, а не камень. Видите, вон такую, она стоит всеготридцать тысяч марок
и очень красивая. Ведь вы просто хотите знать, где покоится ваш муж, и плита
ничем не хуже камня.
Она разглядывает плиту из песчаника.
-- Да... Но...
Унее,вероятно, не хватаетденег, чтобызаплатить заквартиру,и
все-таки ей не хочется покупать самый дешевый памятник -- какбудто бедняге
мужу теперьне все равно. Если бы она раньше отнеслась к нему более чутко и
меньше хныкала вместе с дочкой, он, может быть, еще жил бы на свете.
-- Мы можемпозолотить надпись,--замечаю я, --этопридаст плите
очень почтенный и благородный вид.
-- А за надпись надо платить отдельно?
-- Нет, она входит в общую стоимость надгробия.
Я сказал неправду.Но ничегоне могус собой поделать: ужочень эта
женщинав своем черном платьепохожапа жалкоговоробья. Если она теперь
пожелает написать длинноеизречение из Библии-- я сел влужу: высечь его
стоило бы дороже,чем вся плита.Но она хочеттолько, чтобы написали имя,
фамилию и даты: 1885-1923.
Она вытаскивает из сумки когда-то измятые банкноты, которые, как видно,
былипотом тщательноразглаженыи связаны в пачки.Я глубоковздыхаю --
плата авансом! Давно уж этого у нас не бывало. Она серьезноотсчитывает три
пачки. У нее почти ничего не остается.
-- Тридцать тысяч, проверьте, пожалуйста.
-- Незачем. Я вижу. Все верно.
Должно быть, верно. Она столько раз их пересчитывала.
-- Я хочу вам кое-что сказать, -- заявляю я.-- Мы поставим вам, кроме
того, цементное обрамление. Могила выглядит тогда очень прилично, она как бы
обведена границей.
Женщина боязливо смотрит на меня.
-- Бесплатно, -- уточняю я.
По ее лицу словно пробегает отблеск робкой, грустной улыбки.
--Стехпоркакэто случилось,сомнойвпервыйразговорят
приветливо. Даже моя дочь... Она считает, что позор...
Женщина снова вытираетслезы. Я очень смущени, мне кажется, похож на
актера Гастона Мюнха в роли графа Траста из пьесы Зудермана "Честь", которая
идетв городском театре. Чтобы успокоиться, я наливаю себе, как толькоона
уходит, глотокводки.Потом вспоминаю, что ведьГеорг еще невернулся из
банка, гдеон ведет переговоры с Ризенфельдом, и начинаю подозревать самого
себя: может быть,я так вел себяс этой женщиной,толькочтобы подкупить
ГосподаБога? Однодоброеделов обменна другое: обрамлениемогилыи
надпись в обмен на трехмесячный вексель Ризенфельду и солидный груз гранита?
Эта мысль настолько подбадривает меня, что я наливаю себе еще глотокводки.
ПотомвдругзамечаюнастенкахобелискаследыфельдфебеляКнопфа,
притаскиваю ведро воды, чтобы их смыть, и громко ругаюсь.
Однако Кнопфспит
в своей каморке сном праведника.
x x x
-- Только шесть недель, -- говорю я разочарованно.
Георг смеется.
-- Вексель, принятый к оплате черезшестьнедель, не такаяуж плохая
вещь. Банк больше не хотел давать. Кто знает, как будет тогда стоять доллар!
Зато Ризенфельд обещал через месяцопять заехать. Тогда мы сможем заключить
новый договор.
-- Ты в это веришь?
Георг пожимает плечами.
-- Почему бы и нет?Может быть,егопривлечет Лиза. Ондаже в банке
мечтал о ней, как Петрарка о Лауре.
-- Хорошо, что он не видел ее при дневном свете и вблизи.
--Этово многих случаях бывает хорошо. -- Георг смущенно смолкаети
смотрит на меня. -- Но при чем тут Лиза? Она действительно очень недурна.
-- По утраму нее уже бывают иной раз мешки подглазами! И,конечно,
она не романтична. Этакая здоровенная женщина!
--Неромантична? --Георгпрезрительно усмехается.--А чтоэто
значит? Существуетмного сортовромантики. В здоровенности естьтоже своя
прелесть.
Я смотрю на него испытующе. Ужне приглянулась лионаемусамому? В
своих личных делах он удивительно скрытен.
-- Ризенфельд, конечно, понимает под романтикой приключение сдамой из
высшего общества. Не интрижку с женой мясника.
Георг качает головой.
-- А в чемразница? Высший свет ведет себя в наши днивульгарнее, чем
какой-нибудь мясник.
Георгунас специалистповысшему свету.Онвыписываетичитает
"Берлинер тагеблат" -- главным образом чтобы следить за новостями из области
искусстваи из жизнисветских кругов. Он превосходно информирован. Ни одна
актрисаневыйдетзамужбезтого,чтобы он обэтомнеузнал; каждый
нашумевшийразводваристократическойсредезапечатленвегопамяти
бриллиантовымибуквами.Ни за чтонеспутаетонпартнеров, дажепосле
трех-четырехбраков; он помнит все в точности,какбудто вголове у него
бухгалтерская книга. Он знает все театральные постановки, читает всю критику
на них, осведомлен обовсем, что происходит на Курфюрстендамм,и не только
это: онвкурсемеждународныхсобытий,ему известнывсекинозвездыи
аристократические львицы--он читаеткиножурналы, иприятельвремяот
времени посылает ему из Англии "Тетлер" и другую великосветскую периодику. И
долго после такого чтения он кажется просветленным. Сам онникогда не бывал
вБерлине, а заграницей --тольковкачествесолдата во время войны с
Францией. Георг ненавидит своюпрофессию, но после смерти отца ему пришлось
взятьделов свои руки--Генрихдля этого слишком ограничен. Журналы и
иллюстрациипомогаютему переноситьнеудачии разочарования, этоиего
слабость, и его отдых.
-- Вульгарная дамаиз высшегообщества -- для изысканных знатоков, --
говорюя,--недляРизенфельда.