Джан Мария взбеленился.
– Да ты смеешься надо мной, животное! Не распускай свой мерзкий язык, а не то я прикажу вырвать его.
Лицо Пеппино посерело. Угроза достигла цели – как жить на свете шуту без языка? А герцог продолжил, весьма довольный результатом.
– За наглость твою тебя надобно повесить, но я готов отпустить тебя целым и невредимым, если ты правдиво ответишь на вопросы, которые я хочу
тебе задать.
– Почтительнейше жду ваших вопросов, господин мой.
– Ты говорил… – герцог запнулся, вспоминая слова шута. – Утром ты говорил о мужчине, которого встретила монна Валентина.
Лицо Пеппе перекосило от страха.
– Да, – выдохнул он.
– Где она встретила мужчину, которого ты так расхваливал?
– В лесах у Аскуаспарте, где река Метауро более напоминает ручеек. В двух милях note 19 от Сан Анджело.
– Сан Анджело! – эхом отозвался Джан Мария, вздрогнув при упоминании места, где собирались заговорщики. – И когда это случилось?
– В среду перед пасхой, когда монна Валентина возвращалась в Урбино из монастыря святой Софьи.
Ничего не ответил Джан Мария. Молча стоял, склонив голову, думая о заговорщиках. Стычка, в которой погиб Мазуччо, случилась в ночь на среду, и
он все более склонялся к мысли, что мужчина, случайно встретившийся с Валентиной, – один из заговорщиков.
– Почему монна Валентина заговорила с ним? Они были знакомы?
– Нет, ваше высочество. Но он лежал раненый, и в ней проснулось сострадание. Она попыталась облегчить его боль.
– Раненый? – вскричал Джан Мария. – Клянусь Богом, все так, как я и думал! Его ранили ночью на склоне Сан Анджело. Как его имя, шут? Скажи, и
можешь идти на все четыре стороны.
Замялся шут не более чем на секунду. С одной стороны, он боялся Джан Марию, о жестокости которого ходили легенды. С другой – еще более пугало
его вечное проклятие, на которое обрекал он себя, нарушая клятву, данную рыцарю, обещание не выдавать его имени.
– Увы! – Пеппе всплеснул руками. – Сколь заманчиво получить свободу за столь ничтожную цену. Но незнание мешает мне заплатить ее. Имени его я не
знаю.
Но герцог продолжал сверлить его взглядом. Подозрительность обострила его чувства. В иной ситуации он бы ничего не заметил, но сейчас мгновенная
заминка шута не ускользнула от его глаз.
– А как он выглядел? Опиши мне его. В чем был одет? Какое у него лицо?
– И тут, господин мой, мне нечего ответить. Видел я его лишь мельком.
В злобной улыбке скривился рот герцога, обнажив крепкие белые зубы.
– Значит, видел мельком, и память твоя не запечатлела его образа?
– Истинно так, ваша светлость.
– Ты лжешь, мерзопакостник! – распаляясь, взревел Джан Мария, – Только утром ты говорил, что он и высок ростом, и благороден внешностью, с
манерами принца и речью придворного! А сейчас долдонишь о том, что видел его лишь мельком и не помнишь, как он выглядел. Тебе известно, кто он,
и ты назовешь мне его имя, а иначе…
– Ну что вы так разгневались, наиблагороднейший господин, – заверещал шут, но герцог перебил его.
– Разгневался? – глаза Джан Марии округлились, словно слова шута повергли его в ужас. – Да как ты смеешь обвинять меня в этом смертном грехе, –
он перекрестился, как бы отгоняя искушающего его дьявола, смиренно склонил голову. – Libera me а malo, Domine note 20, – пробормотал он едва
слышно, а затем прорычал с еще большей яростью:
– Ну, говори, как его зовут?
– Если бы я мог…
Узнать, что мог шут, Джан Мария не пожелал.
Хлопнул в ладоши, крикнул:
– Эй! Мартино! – Мгновенно дверь открылась, на пороге возник капитан швейцарцев. – Веди сюда своих людей, да пусть не забудут веревку.
Капитан повернулся и в то же мгновение шут рухнул на колени.
– Пощадите, ваше высочество! Не вешайте меня. Я…
– Мы и не собираемся тебя вешать, – ледяным тоном ответствовал герцог. – Какой толк от мертвого. Ты нам нужен живым, мессер Пеппино, живым и
разговорчивым. Для шута ты сейчас чересчур сдержан на язык. Но мы надеемся исправить этот недостаток.
На коленях Пеппе возвел очи горе.
– Матерь Божья, помоги и защити.
Джан Мария пренебрежительно рассмеялся.
– Будет матерь Божья якшаться с такой швалью, как ты! Обращайся лучше ко мне. Потому что от меня зависит твоя участь. Скажи мне имя мужчины,
которого ты встретил в лесу, и я отпущу тебя с миром.
Пеппино молчал, пот выступил на его лбу, страх сжимал сердце, а глотка его пересохла. Но еще более боялся он нарушить данную им клятву, тем
самым обрекая на вечные муки свою бессмертную душу. А Джан Мария тем временем повернулся к швейцарцам, которые, судя по их суровым лицам,
понимали, какая им предстоит работа. Мартин залез на кровать и повис на перекладине, по которой скользил полог.
– Выдержит, ваша светлость, – объявил он.
Джан Мария отослал швейцарца плотно закрыть и запереть все двери в его покоях, чтобы ни один крик не проник в другие комнаты дворца Вальдикампо.
Через несколько секунд швейцарец вернулся. Пеппе грубо подняли с колен, оторвав от молитвы Деве Марии, которой в этот страшный час вверял он
свою судьбу.
– Спрашиваю последний раз, шут. Назовешь ты его имя?
– Ваше высочество, я не могу, – прошептал объятый ужасом Пеппе.
Глаза Джан Марии победно сверкнули.
– Так оно тебе известно! Ты уже не отпираешься, что знать его не знаешь. Просто не можешь назвать мне его. Ну, это дело поправимое. Вздернуть
его, Мартино.
Отчаянным усилием Пеппе вырвался из рук швейцарцев. Он метнулся к двери, но свобода его длилась лишь миг: крепкие пальцы схватили шута за шею и
сжали ее так, что он вскрикнул от боли. Джан Мария смотрел на него, мрачно улыбаясь, а Мартин связывал руки веревкой. Дрожащего, как лист на
ветру, шута подвели к кровати. Свободный конец веревки перекинули через перекладину. Оба швейцарца взялись за него. Мартин встал рядом с Пеппе.
Джан Мария уселся в кресло.
– Ты знаешь, что тебя ждет, – в голосе звучало безразличие. – Может, теперь ты заговоришь?
– Мой господин, – от страха слова путались, налезали друг на друга. – Вы же добрый христианин, верный сын святой церкви и можете представить
себе, каково обрекать душу на вечные муки в адском огне.
Джан Мария нахмурился. Уж не намекает ли шут, что такое уготовано его душе?
– И потому вы, возможно, смилуетесь надо мной, когда я объясню, чем вызвано мое молчание. Спасением души поклялся я мужчине, которого встретил у
Аскуаспарте в тот злосчастный день, что никому не назову его имени. Так что же мне делать? Если я сдержу клятву, вы замучаете меня до смерти.
Если нарушу ее, душу мою ждут вечные муки. Пожалейте меня, мой господин, ибо теперь вы знаете, как мне трудно.
На губах герцога заиграла улыбка. Пеппе, сам того не подозревая, сказал ему многое. Значит, мужчина, имя которого он старался узнать, всячески
старался скрыть свое пребывание в окрестностях Аскуаспарте. Потому то и заставил шута поклясться в молчании. Значит, его подозрения
небезосновательны. Мужчина этот – один из заговорщиков, возможно, даже главарь. И Джан Мария дал себе слово, что лишь смерть шута помешает ему
узнать имя человека, который дважды смертельно оскорбил его – не только намереваясь свергнуть с престола, но и, если верить шуту, завоевав
сердце Валентины.