Они поднялись, кто то выругался, но не слишком громко,
дабы не услышал Фортемани, и отправились на боковую.
Валентина одарила Франческо восхищенным взглядом и самыми теплыми словами поблагодарила его за храбрость. Граф сразу же расцвел.
– На войне вам часто доводилось попадать в подобные передряги? – но слова эти были скорее утверждением, чем вопросом.
– Да, разумеется, – кивнул Франческо.
И тут Гонзага решил воспользоваться удобным случаем, чтобы побольше узнать о личности этого наглеца.
– Но мы еще не удостоились чести услышать ваше имя, – промурлыкал он.
Франческо обернулся к нему, мысли с быстротой молнии проносились в его голове, хотя лицо оставалось спокойным. Открываться еще не время, решил
он, ибо близкое родство со Сфорца могло вызвать недоверие со стороны Валентины. Все знали, что Джан Мария всегда высоко ценил графа Акуильского,
а весть о его внезапном падении и изгнании не могла достичь ушей племянницы герцога Гвидобальдо, ибо она укрылась в Роккалеоне до того, как об
этом стало известно в Урбино. Имя его могло возбудить подозрение, а разрыв с Джан Марией был бы истолкован как мнимый, направленный лишь на
прикрытие истинных целей. Уж Гонзага постарался бы убедить в этом Валентину, благо она прислушивалась к мнению придворного.
– Меня зовут Франческо, как я и говорил вам.
– Но есть же у вас и фамилия, – заинтересовавшись, добавила Валентина.
– Да, но она столь похожа на имя, что не заслуживает упоминания. Я – Франческо Франчески, странствующий рыцарь.
– И рыцарь истинный, – и так нежно улыбнулась ему Валентина, что Гонзага закипел от злобы.
– Что то не слышал я такой фамилии. Ваш отец…
– Тосканский дворянин, – тут Франческо не погрешил против истины.
– Но не придворный? – предположил Ромео.
– Нет, – подтвердил Франческо его догадку.
– Ага! – воскликнул Гонзага, а затем добавил с легким пренебрежением, которое осталось незамеченным простосердечной Валентиной. – Но тогда ваша
мать…
Щеки Франческо полыхнули румянцем.
– Моя мать познатней вашей, – последовал резкий ответ, сопровождаемый пронзительным смехом шута.
Гонзага поднялся, тяжело дыша, взгляды мужчин скрестились, словно мечи, а Валентина в недоумении смотрела на них.
– Господа, господа, о чем вы спорите? – поспешила она вмешаться. – Почему вы смотрите друг на друга как враги?
– Для честного человека он слишком чувствителен к расспросам, мадонна, – ответил Гонзага. – Как змея, затаившаяся в траве, он готов пустить в
ход ядовитые зубы, чувствуя, что мы пытаемся раскусить его.
– Стыдитесь, Гонзага! – встала и Валентина. – Что вы такое говорите? Или Бог лишил вас разума. Господа, вы оба мои друзья, а потому не гоже вам
враждовать друг с другом.
– Мысль интересная, – прокомментировал шут.
– А вы, мессер Франческо, забудьте его слова. Он не хотел вас обидеть. У него чересчур богатое воображение, но доброе сердце.
В то же мгновение чело Франческо разгладилось.
– Раз вы меня просите, а он подтвердит, что не имел в виду ничего плохого, я не буду держать на него зла.
Гонзага, поостыв, понял, что зашел слишком далеко, и с охотой пошел на мировую. Но при расставании с Валентиной, после того как Франческо уже
ушел, не преминул нанести еще один удар.
– Мадонна, и все таки я не доверяю этому человеку.
– Не доверяете? Почему? – нахмурилась Валентина.
– Объяснить не могу, но сердцем чувствую, что то не так, – и коснулся рукою груди. – Если вы скажете, что он не шпион, можете называть меня
дураком.
– Если вы скажете, что он не шпион, можете называть меня
дураком.
– Пожалуй, справедливо и первое, и второе, – она рассмеялась, а затем добавила, уже строже. – Идите спать, Гонзага. Сегодня у вас не все в
порядке с головой. Пеппино, позови моих дам.
Но едва они остались одни, Гонзага подошел к Валентине вплотную. Муки ревности толкнули его на отчаянный шаг. Лицо побледнело, глаза горели
мрачным огнем.
– Пусть будет по вашему, мадонна, но завтра, уедем мы отсюда или останемся, его с нами не будет.
Валентина величественно выпрямилась, гордо вскинула голову.
– Решать это будем я и он.
Гонзага глубоко вдохнул, но в голосе его зазвучали железные ноты.
– Предупреждаю вас, мадонна! Если этот безымянный sbirro note 28 попытается встать между нами, клянусь Богом и всеми святыми, я его убью!
Открывающаяся дверь прервала монолог Гонзаги, он отступил, поклонился и мимо вошедших дам Валентины выскользнул из комнаты. Но, едва переступил
порог, его дернули за рукав. Посмотрев вниз, он увидел Пеппино. Наклонился, повинуясь знаку шута.
– Только для ваших ушей, ваше сиятельство, – прошептал тот. – Тут один пошел за шерстью, а вернулся стриженым.
Грубо оттолкнув шута, Гонзага зашагал к себе.
А Валентина присела у окна, злость и изумление боролись в ней. Щеки побледнели, грудь учащенно вздымалась. Впервые Гонзага дал ей понять, какова
его истинная цель, но сделал это столь неуклюже, что лишил себя даже надежды на успех, а вызвал лишь негодование, обратившись к ней в
недопустимом тоне. Но более всего ее изумляло, как он вообще посмел признаться ей в своих чувствах. Ибо означало это только одно: Гонзага не
понимал, что в ее глазах он был, есть и будет только слугой, которому прежде всего надлежит знать дистанцию между ним и его господами.
Гонзага, в те же минуты меряя комнату шагами и улыбаясь самому себе, думал совсем о другом, и мысли его были весьма оптимистичными. Конечно, он
поспешил. До сбора урожая еще далеко, плод не созрел, но и нет ничего плохого в том, что он легонько тряхнул дерево. Пусть и преждевременно, но
с большей легкостью свалится плод, когда придет срок. Он вспоминал мягкость Валентины, ее неизменно доброе отношение к себе, не подозревая, что
чувства эти естественны для девушки, и аура доброты окружает ее точно так же, как розу – нежный аромат. Она источает этот аромат, ибо так
распорядилась мать природа, а вовсе не потому, что запах нравится мессеру Гонзаге. И заснул он в полной уверенности, что все идет как нельзя
лучше.
***
Граф Акуильский прохаживался по своей комнате в Львиной башне. Он улыбнулся, когда взгляд его упал в угол: там, среди вооружения, сложенного
Ланчотто, тускло блестел щит с гербом, на котором лев Сфорцы мирно соседствовал с орлом Л'Акуилы.
– Если бы мой дорогой Гонзага увидел этот щит, он бы более не любопытствовал насчет моих родителей, – и, осторожно вытащив щит, Франческо
растворил окно и бросил его в ров, после чего лег и вскоре заснул с улыбкой на лице и образом Валентины в сердце.
Да, ей требовалась иная, дружеская рука, дабы уберечь ее от посягательств Джан Марии, решившего доказать свое право на Валентину силой оружия. И
рука эта будет его, если только она не ответит отказом. Уже засыпая, Франческо прошептал ее имя. Спал он крепко, а пробудил его громкий стук в
дверь и тревожный голос Ланчотто.
– Просыпайтесь, господин мой! Скорее! Мы в осаде!
Глава XVII. ВРАГ
Граф спрыгнул с кровати, поспешил к двери, чтобы впустить слугу, который возбужденно сообщил ему, что Джан Мария ночью прибыл под стены
Роккалеоне и расположился лагерем на равнине перед замком.