Потом она провела короткое совещание с Франческо, который высказал несколько предложений, способствующих укреплению обороны замка. Валентина
одобрила их все, без исключения. Настроение у нее заметно улучшилось, ибо теперь рядом с ней был человек, действительно знающий толк в военном
деле. Ей нравилось даже просто смотреть на его стройную, подтянутую фигуру, на пальцы, привычно охватывающие рукоять меча, спокойное, не
ведающее страха лицо. И даже когда он говорил о грозящих им опасностях, они казались не такими уж страшными – так уверенно звучал его голос.
Вместе с Фортемани Франческо незамедлительно перешел к реализации предложенных им мер. Теперь гигант следовал за ним, как верный пес за
хозяином, понимая, что видит перед собой истинного солдата удачи, наемника профессионала, в сравнении с которым сам он ненамного отличается от
набранного им отребья. Передалась Эрколе и уверенность Франческо, ибо последний вроде бы относился к происходящему как к комедии, разыгрываемой
герцогом Баббьяно. Франческо вдохновил Валентину и Фортемани, последний же поднял боевой дух солдат. Энергия графа Акуильского передалась и им,
а из восхищения своим новым командующим родились и окрепли уважение к порученному им делу и гордость за сопричастность к тому, что вершилось на
их глазах. Еще через час Роккалеоне, до того тихий и покойный, воинственно гудел, словно растревоженный улей, а Валентина, видя все это,
изумлялась могуществу волшебника, которому она вверила свою крепость, ибо только чудо могло так преобразить ее гарнизон.
Только единожды хладнокровие изменило Франческо. Случилось это после того, как, спустившись в пороховой погреб, он обнаружил там лишь одну бочку
с порохом. Он повернулся к Фортемани и спросил, где Гонзага распорядился сгрузить боеприпасы. Фортемани знать ничего не знал, а потому Франческо
отправился на розыски Гонзаги. И нашел его в самшитовой аллее, где придворный что то жарко втолковывал Валентине. При появлении Франческо
Гонзага разом смолк, нахмурился.
– Мессер Гонзага, где вы храните порох? – осведомился Франческо.
– Порох? – Гонзагу охватило предчувствие беды. – А разве его нет в погребе?
– Есть… маленькая бочка, достаточная для того, чтобы раз или два выстрелить из орудия, не оставив ничего для наших аркебуз. Где порох, который
вы привезли с собой?
– Весь порох в погребе. Другого нет.
Франческо застыл, на мгновение потеряв дар речи, не сводя глаз с придворного. А затем не смог сдержать гнева.
– Так то вы намеревались защищать Роккалеоне? – голос его разил, словно меч. – Запасли в достатке вина, не забыли про стадо овец да всяческие
деликатесы. Вы намеревались забросать врага костями или полагали, что никакой осады не будет?
Вопрос этот угодил в самое яблочко, и Гонзага вспыхнул, словно порох, запасти который он не удосужился. Его ярость была столь велика, что
ответил он, как должно мужчине.
С презрением в голосе отмел он обвинения Франческо, завершив тираду предложением решить спор поединком, пешими или конными, мечом или копьем.
Но тут вмешалась Валентина, осадив их обоих. Но с Франческо она говорила вежливо, выразив надежду, что он наилучшим образом использует все то,
чем располагает Роккалеоне. С Гонзагой же – с крайним пренебрежением, ибо вопрос Франческо, так и оставшийся без ответа, окончательно открыл ей
глаза. Она и так уже достаточно отчетливо представляла, с какой целью Гонзага побуждал ее к побегу из Урбино, а теперь отпали и последние
сомнения. Она вспомнила его поведение, когда пришла весть, что Джан Мария полон решимости осадить и взять штурмом Роккалеоне, его совет покинуть
замок.
Она вспомнила его поведение, когда пришла весть, что Джан Мария полон решимости осадить и взять штурмом Роккалеоне, его совет покинуть
замок. А ведь в Урбино он убеждал ее, что на силу надобно отвечать силой.
Эту словесную перепалку прервал звук горна.
– Герольд! – воскликнула Валентина. – Пойдемте, мессер Франческо, узнаем, что он скажет нам на этот раз.
И увела Франческо, оставив чуть не плачущего от унижения Гонзагу в тени самшита.
Герольд вернулся, чтобы сообщить: ответ Валентины не оставляет Джан Марии иного выхода, кроме как дождаться прибытия герцога Гвидобальдо,
который уже в пути. Прибытия правителя Урбино, полагал Джан Мария, будет достаточно, чтобы Валентина пошла навстречу его требованию открыть
ворота и сдаться на милость победителя.
Таким образом, остаток дня прошел в Роккалеоне мирно, если не считать бури, поселившейся в сердце Ромео Гонзаги. В тот вечер он сидел за ужином,
никем не замечаемый, за исключением дам Валентины да шута, несколько раз проехавшегося насчет его мрачности. Сама же Валентина все свое внимание
уделяла графу, и пока Гонзага, поэт, певец, признанный острослов, в общем, образцовый придворный, молчал, надув губы, этот выскочка, неотесанный
мужлан развлекал сидящих за столом веселыми историями, завоевав симпатии всех, за исключением, разумеется, мессера Гонзаги.
Об осаде граф говорил столь легко и непринужденно, что на душе у его слушателей заметно полегчало. Нашлось у него что сказать и о Джан Марии, и
Валентина и дамы вдоволь насмеялись. Он ясно дал понять всем, что, хотя воевать ему пришлось достаточно много, ни одна кампания не увлекала его
больше, чем оборона Роккалеоне. А в победном исходе он не сомневался.
Дамы млели от восторга. Еще бы! Раньше жизнь сталкивала их лишь с мужчинами марионетками, наполнявшими парадные залы и приемные дворцов, которые
умели лишь кланяться да витиевато излагать свои далеко не глубокие мысли, то есть с теми, кто волею судеб всегда окружает правителей. А тут
перед ними предстал человек совершенно иного склада, несомненно, высокого происхождения, от которого веяло духом военного лагеря, а не
затхлостью дворца, начисто лишенный позерства, столь ценимого при дворе герцога Урбино.
Был он молод, но уже не зелен, красив, и именно мужской красотой. Мелодичный его голос, как им уже доводилось слышать, мог становиться суровым,
требующим беспрекословного выполнения отданного приказа. А уж если он смеялся, то от души, без всяких задних мыслей.
И Гонзаге не оставалось ничего иного, как молча злиться, про себя кляня на все лады человека, которого он бы и на пушечный выстрел не подпустил
ко дворцу.
Вечер этот не доставил ему радости, но следующий день принес еще большие разочарования.
Утром к Роккалеоне прибыл герцог Урбино и сам, в сопровождении одного горниста, подошел ко рву. В третий раз под стенами замка прозвучал горн.
Как и днем ранее, Валентина поднялась на стену в сопровождении Франческо, Фортемани и Гонзаги. Последнего не приглашали, но и не стали гнать
прочь, а потому он плелся в хвосте, вроде бы по прежнему считаясь одним из офицеров Валентины.
Франческо для столь торжественного случая облачился в боевой наряд и появился, с головы до ног закованный в сверкающую сталь. На шлеме
развевался плюмаж, забрало он поднял, но издалека разглядеть черты его лица не представлялось возможным. Так что сохранялась надежда, что
Гвидобальдо его не узнает.
Встреча с герцогом не оставила у Валентины теплых воспоминаний. Подданные его любили, но с племянницей он держался отстраненно, не допуская
сближения. Вот и теперь он и не попытался воззвать к голосу крови. Пришел Гвидобальдо с войной, как правитель, желающий вразумить
взбунтовавшегося вассала, потому и обратился к Валентине с соответствующими словами.