Принц милостиво согласился и обратил взор на молодого
человека.Возможно,тут сыгралосвоюрольнегодование,кипевшее в душе
Андре-Луи,ноегохолодностьи невозмутимостьпоказались присутствующим
настолько вызывающими, что едва не привели их в смятение.
Поклонмолодогочеловекавответнакивокмонсеньорабылпочти
небрежен.Выпрямившись,Анре-Луибесцветнымголосом,неприукрашивая
картины, бесстрастно поведал о чудовищных парижских событиях.
- Неделюназад, десятого, население города,приведенноевбешенство
манифестомгерцогаБрауншвейгского,повергнутоев отчаяниеизвестиемо
вторжениичужеземныхвойск, обратило свойгневпротив соотечественников,
приветствовавшихинтервенцию. Толпаштурмовала дворец Тюильриив слепой
ярости загнанногов уголзверяперебила швейцарских гвардейцеви дворян,
оставшихся защищать его величество.
Крикужаса прервалрассказАндре-Луи. Монсеньортяжелоподнялся из
кресла. Щеки принца в значительной мере потеряли присущий им яркий румянец.
- А... король? - с дрожью в голосе спросил он.
- Его величество с семьей взяла под свою защиту Национальная ассамблея.
Воцарившееся испуганное молчание прервал нетерпеливый окрик монсеньора:
- Дальше! Что еще, сударь?
- В настоящеевремя городские властиПарижа оказались,посуществу,
хозяевамигосударства.Крайне сомнительно,что Национальнаяассамблеяв
силах им противостоять. Они манипулируют населением, направляя ярость народа
в желательную для себя сторону.
- И это все, что вам известно, сударь? Все, что вы можете нам сказать?
- Все, монсеньор.
Большие выпученные глаза графа Прованского продолжали сверлить молодого
человека, хотя и без враждебности, но и без симпатии.
- Кто вы, сударь? Ваше имя?
- Моро, ваше высочество. Андре-Луи Моро.
Плебейскоеимяневызвалооткликавсознаниилегкомысленного
благородного общества, обладавшего, на свою беду, короткой памятью.
- Ваше положение, титул?
Керкадью,Алинаиг-жа деПлугастельзатаилидыхание. Чтостоило
Андре-Луи дать уклончивый ответ, нераскрываться до конца! Ноонпрезирал
увертки.
-Донедавнеговремени я представлял в Национальной ассамблее третье
сословие Ансени.
Андрепонимал, какой переполох вызовутего слова.Он почти физически
почувствовалужас,охватившийприсутствующих.Те,ктостоялпоближе,
отшатнулись и застыли в немой позе монашки на экскурсии в турецких банях.
-Патриот! - первым опомнился еговысочество. Он выплюнул это слово с
омерзением англичанина,которому сообщили, что он только что отведал паштет
из лягушачьих лапок.
Господин де Керкадью, ни жив ни мертв, поспешил на помощь крестнику.
-Да,монсеньор, нопатриот,осознавшийошибочностьсвоегопути.
Патриот, объявленный своимибывшими сотоварищами вне закона. Он отверг их и
пожертвовал всемсвоим имуществом радидолгапередо мной, своимкрестным
отцом, и избавил нас сграфиней де Плугастельи моей племянницей от ужасов
кровавой бойни.
Принц посмотрел исподлобья на графиню, потом на Алину. Онзаметил, что
взгляд мадмуазель де Керкадью исполнен горячеймольбы, и решил сменить гнев
на милость.
-Мадмуазель,вы,кажется,хотитечто-тодобавить?-вкрадчиво
осведомился граф Прованский.
Алина, не сразу подобрав слова, ответила:
- Пожалуй...Пожалуй, только то,что янадеюсьна снисходительность
вашего высочества к господину Моро, когда вы вспомните о его жертве и о том,
что теперь он не может вернуться во Францию.
Монсеньорсклонилголовунабок,отчегожировыеотложениянаего
короткой шее собрались в солидные складки.
- Чтож,мывспомнимоб этом. Мы даже только это ибудемпомнить,
только то, что мы перед ним в долгу. А уж, как мы рассчитаемся, когда вскоре
наступят лучшие времена, будет зависеть от самого господина Моро.
Анре-Луипромолчал. Придворным,враждебно глядевшим нанегосо всех
сторон,показалосьоскорбительнымтакоеневозмутимое спокойствие. Однако
параглазразглядывалаего синтересомибезнегодования.Глазаэти
принадлежали сухопарому человеку среднегороста,одетомув простой костюм
без мишуры украшений. Судя по внешности, ему было небольше тридцати. Глаза
смотрелииз-под насупленныхбровей, длинный нос нависал надсаркастически
искривленными губами, выпяченный подбородок имел воинственный вид...
Вскоре придворные разбрелись и собрались отдельными группками,обсудая
страшныевести.Андре-Луи,предоставленныйсамомусебе, встал в оконной
нише. Длинноносыйподошел кнему.Левая рука подошедшеголежала на эфесе
узкой шпаги, в правой он держал треуголку с белой кокардой.
- Господин Моро! Или правильнее "гражданин Моро"?
- Как вам будет угодно, сударь, - настороженно ответил Андре-Луи.
- "Господин" в этом обществекак-то привычнее. - Незнакомецговорил с
небольшимакцентоми слегкашепелявил,какиспанец,чтовыдавалоего
гасконскоепроисхождение. - Еслипамятьмнене изменяет,одновас чаще
называли "паладином третьего сословия", не правда ли?
Андре-Луи не смутился.
- Это было в восемьдесят девятом году, во время spadassinicides[3].
-О! - Гасконец улыбнулся. - Ваше признаниеподтверждает впечатление,
которое у менясложилосьо вас. Япринадлежуклюдям, которых восхищает
храбрость, кто бы ее ни проявлял. К смелым врагам я питаю слабость ничуть не
меньшую, чем презрение к трусливым друзьям.
- А еще вы питаете слабость к парадоксам.